Шрифт:
Закладка:
Когда он увидел ее, его лицо расплылось в улыбке.
– Лиззи! Какой приятный сюрприз.
На секунду она испугалась, что он поймет, что с ней произошло, и начнет задавать вопросы. После нападения она чувствовала себя по-другому и боялась, что эта перемена будет заметна тому, кто так хорошо ее знал. Отец обошел свой стол и обнял ее, объятия длились дольше, чем обычно. Она не знала, как реагировать – то ли он был рад ее видеть, то ли он скучал по ней… или, быть может, он действительно понял, что что-то не так?
Но ей не стоило беспокоиться.
– Я очень надеюсь, что мой визит пройдет хорошо, – сказала она, поправляя платье.
Он рассмеялся – добрым, непринужденным смехом, похожим на журчание бегущей воды по камням.
– Хорошо? Ха! С каких это пор встреча с моей любимой дочерью должна пройти плохо?
Элизабет немного передернуло от его слов «любимая», хотя она знала, что это правда. Она чувствовала, что должна протестовать из-за Лоры, но в сложившихся обстоятельствах боялась, что это может показаться неискренним.
Ее отец был уважаемым человеком, судьей уголовного суда с репутацией неподкупного в то время, когда почти всех и вся в городе можно было купить за соответствующую цену. Босс Твид, возможно, и был мертв, но Таммани-холл по-прежнему оказывал устрашающее влияние на весь город. Но Хендрик ван ден Брук излучал честность. Ни у кого в городе не было более безупречной репутации. И все же, несмотря на всю свою известность, Хендрик был добрым, кротким человеком, который предпочитал ухаживать за своими тюльпанами, а не осуждать своих сограждан.
– Я не хочу прерывать твою работу, – сказала она.
– Так получилось, что у меня есть немного времени до следующего судебного разбирательства. А теперь сядь и расскажи мне все, что происходило в твоей юной жизни.
Он указал на пару изящных французских антикварных кресел – еще одно завоевание ее матери, купленное на распродаже «за бесценок», как она утверждала, хотя никогда не раскрывала, что именно это означало. Элизабет осторожно опустилась на кремовую шелковую обивку, юбки зашуршали, когда она села.
Ее отец взгромоздился на стул напротив, нетерпеливо подавшись вперед.
– Поздравляю со статьей – люди только и говорят о ней.
– Я не ожидала, что она произведет такое впечатление на представителей юридической профессии.
– Напротив, нам нравится читать о различных городских происшествиях. Однако, по правде говоря, это довольно ужасное убийство. Ты уверена, что репортаж о преступлениях – это подходящее занятие…
– Для такой юной леди, как я?
Он печально улыбнулся.
– Это правда звучит странно, когда ты это говоришь.
– Я не уверена, что это подходящее занятие для кого-либо. Но раз уж ты спрашиваешь, то я полна решимости доказать, что женщины тоже могут работать в этой сфере.
– Но разве ты не единственная…
– О, после меня, без сомнения, будут другие. Даже более талантливые и успешные, чем я. Я не удивлюсь, если некоторые из них достигнут большой известности.
– Но ты довольна быть первопроходцем.
– Невозможно добиться признания, не заложив фундамент.
– Это моя Лиззи! У тебя всегда было свое мнение. В этом отношении ты похожа на свою мать. У вас есть успехи в установлении личности этой бедной девушки?
– Да.
– Я очень надеюсь, что ты не подвергаешь себя опасности.
У нее не было намерения рассказывать о своей поездке в салун «У Гарри Хилла», хотя ей очень хотелось спросить отца, насколько хорошо Хилл на самом деле его знал.
– Что-то не так? – спросил отец.
– Нет, ничего, – ответила она.
– Я знаю этот встревоженный взгляд. О чем ты думаешь?
– Я видела Лору на этой неделе, – наконец сказала она. Ей хотелось отвлечь их обоих правдой от того, о чем она на самом деле думала.
Ее отец негромко кашлянул и потянул себя за галстук.
– Она узнала тебя?
– Да.
– Как она себя чувствует?
– Думаю, она поправилась бы быстрее, если бы чаще виделась со своей семьей.
На его лице появилось страдальческое выражение.
– Я правда советую твоей матери поехать к ней, но… это расстраивает ее.
– Ты хочешь сказать, что ее душевное состояние важнее выздоровления Лоры?
Закрыв глаза, он сжал переносицу большим и указательным пальцами. Она узнала этот жест. Он делал это, когда страдал от головной боли.
– Лиззи, – мягко сказал он, – я думаю, ты должна смириться с возможностью того, что твоя сестра не поправится.
Элизабет сжала губы и уставилась в пол. Узор пышного персидского ковра поплыл у нее перед глазами.
– Она должна.
– Ее состояние…
– Не смей так говорить о ней – я этого не допущу!
– Но…
– Мы должны продолжать надеяться! Если мы перестанем делать это, она почувствует и сама потеряет надежду.
Он вздохнул и отвел взгляд.
Элизабет внимательно посмотрела на своего отца.
– Что ты мне не договариваешь?
Он встал и посмотрел в большое окно рядом со своим столом. Перед ними расстилался Нью-Йорк – Лафайет-плейс простиралась к востоку от парка, в то время как Бродвей поднимался к западу. Старый город лежал позади них. На севере было будущее. Пока он стоял там, солнце выглянуло из-за громоздкого серого облачного покрова. Проникая сквозь высокое окно, оно окружало ее отца ореолом света.
Он повернулся к ней спиной и опустил голову, как виновный, которого ведут на виселицу.
– Это должна была сказать тебе твоя мать, но поскольку она еще этого не сделала, боюсь, что никогда не сделает.
Ее сердце замерло.
– Сказать мне что? Что она от меня скрывает?
– У твоей матери был… брат.
– У меня есть дядя?
Он опустил глаза, избегая ее взгляда.
– Я сказал, что у нее был брат.
– Значит, его больше нет в живых?
– Он покончил с собой в возрасте двадцати пяти лет.
– На год старше Лоры. Был ли он…
– Те же симптомы, проявляющиеся точно в том же возрасте. Он и твоя мать были очень близки, как ты и твоя сестра.
– Значит, мама не сказала мне, потому что она…
– О, Лиззи, она чувствует себя такой виноватой. Она убеждена, что изъян кроется в ее родословной – что она ответственна за…
– За болезнь Лоры.
– Да.
Его голос был едва слышен и больше напоминал шепот, но в этот момент Элизабет увидела свою мать
