Шрифт:
Закладка:
С момента, как я познакомился с Ваньком и Светой, прошла всего неделя, а казалось — целая жизнь. Сколько Алиса провела в плену? Недели две. Остальные девочки — дольше. Спали на бетоне, ели что придется, сидели в темноте, для них жизнь остановилась, в то время как для меня она неслась со скоростью разогнавшегося состава, я разбогател, нашел второй источник обогащения, дважды скатался в Москву, создал собственную шпионскую сеть.
Покружив по рынку, я вышел на площадь возле морвокзала и увидел Лену Костаки, кормящую чаек, где обычно. Над ней кружило белое облако из птиц. Сердце неприятно сжалось, словно я перед ней провинился.
Надо же, у Алексиса, которого человеком можно назвать с натяжкой, дочь не от мира сего, которая муху не обидит, комара не прибьет. Что с ней будет, когда она узнает правду? А если узнает, что ее любимого грохнули по приказу отца?
Ресурса на Лену не осталось, и я малодушно попятился. Пусть это расскажет ей кто-то другой.
Вернувшись обратно, на площадку, где торговали оптовики, я увидел Розу и Бузю, которые хлопали по фантикам жвачек. Игра такая: если фантик перевернулся, ты его забираешь. Ну, или наоборот, он остается владельцу, когда-то сам играл, но правил уже не помню. Я подошел к ним и воскликнул:
— Салют!
Бузя обернулся, Роза подняла голову — оба загорелые, с шелушащимися носами и волосами, выбеленными солнцем.
— Нет новостей про маньяка, — просипел Бузя.
— И у меня нет, — развела руками Роза.
— Зато у меня есть. — Я смолк, наблюдая, как вытягиваются их лица, а в глазах разгорается любопытство. — Поймали маньяка.
— Когда? — удивилась Роза.
— Сегодня утром. Хотите мороженого?
— Хотим. Но ты про маньяка скажи! — Роза мгновенно забыла про игру в фантики.
— Вернусь — тогда, — улыбнулся я. — А вы остальных позовите.
Чтобы добыть мороженое, пришлось постоять в очереди. Денег хватило на семь пломбиров, а когда я вернулся, на плитах ждали Светка с Ваньком, еще два пацана лет по двенадцать и Бузя с Розой. Угощению дети обрадовались, зашелестели обертками мороженого. Я сел на плиту и с превеликим удовольствием вгрызся в свой пломбир.
— Короче, не маньяк это, а преступная группировка… — начал я рассказ.
Уложился минут в десять. Поднявшись, отряхнул пятую точку и закончил:
— Так что побежал я к ментовке кипеш устраивать. Туда ща телевидение приедет, снимать будет. Хотите со мной?
Чем больше будет народу, тем лучше.
— Снимать будут? — Роза сунула пятерню в короткие волосы, попыталась их продрать.
— Не тебя, дура, — осадил ее Бузя и приосанился. — Я посмотрю, че там.
— Приходите, — пригласил их я. — И еще просьба — расскажите всем, что маньяк — не маньяк. Я ща позвоню кое-куда, и тоже приду к ментовке.
— А к какой ментовке? — уточнила Роза. — Я б пошла!
— К той, что возле театра! — ответил я и побежал звонить.
Но Анна Лялина трубку так и не взяла, и я рванул к РОВД, не зная, что рассчитывал там увидеть. Хотелось бы, конечно, — небольшой митинг в поддержку отца, но это вряд ли. В воображении все просто и красиво: журналисты, программы, статьи в газетах, народное возмущение, но как будет на самом деле…
Когда я прибежал к ментовке, издали увидел в тени здания группу женщин, вставших полукругом, ко мне спиной, над ними возвышался Леонид Эдуардович. Напротив них работала группа телевизионщиков, а в нескольких метрах от собравшихся в тени вишен сбились в кучку наши: Илья, Димоны, Гаечка, Наташка и Борис. Рамиль, видимо, работал, потому не пришел.
Беспризорники тоже явились, но приближаться ко взрослым боялись, наблюдали издали. Я ускорился, взял чуть левее и увидел, кого снимали телевизионщики: напарника отца, который вместе с ним приезжал в лагерь. Хорошо, что я успел посоветовать отцу подготовить его к разговору с журналистами.
Проходящая мимо толстая бабка, похожая на Тортиллу, заинтересовалась столпотворением и поковыляла слушать, что же там происходит. Две девушки с мороженым тоже остановились, вытянули шеи, но пока не решили, подходить или нет.
Подбежав к толпе, я пристроился сбоку, скрытый от друзей телами, окинул взглядом собравшихся: тут были четыре журналистки с блокнотами и ручками, и один мужик в клетчатых штанах, с диктофоном; вокруг толпы, щелкая фотоаппаратами, вились круглый лысый человечек и длинная тощая тетка. Три бедно одетые женщины с красными от слез глазами, наверное, были матерями девочек. Аллы Миковой среди них не наблюдалось. Еще присутствовали Каретниковы; зеваки, шесть человек, включая Тортиллу, которые захотели одним глазком взглянуть, что же происходит, и остались, потому что интересно же! Маньяка поймали! И маньяк — не маньяк, а целая банда, которая воровала девочек — вот ужас-то какой! В наше-то время, довели страннау!
Опер окаменел перед камерой, втянул голову в плечи и только глазами туда-сюда водил. Интервью уже шло, и я не знал, что он успел рассказать.
— Известно, кто организовал торговлю людьми? — протягивая оперу микрофон, спросила телевизионщица с бейджем местного новостного канала — востроносая молодая женщина с цепким взглядом.
— У нас есть рабочая версия, но в интересах следствия имя подозреваемого я называть не буду, — как по писаному, без выражения отчеканил напарник отца.
— Игорь Олегович, — перебила телевизионщицу толстая журналистка с муравьиной кучей на голове, — а кто будет вести дело? У кого узнавать результат?
Значит, все-таки отец отстранен. Вряд ли его посадили… Но тогда где он? Передает дела? Пишет рапорты? Но почему так долго? Или его специально задерживают, чтобы он не встретился с журналистами? И чего Лялина не отвечает?
Опер развел руками, и тут возмущенно затараторила тетя Лора, мать Ильи:
— Да что ж это такое? Человек столько жизней спас, а его теперь с работы выгоняют вместо того, чтобы наградить? Еще и статью шьют! Где справедливость? Подруга моего сына была среди этих девочек. Где этот Мартынов? Я на колени перед ним встану, если бы не он…
Среди собравшихся я узнал печальную мать Марины Богатыревой, которая расклеивала объявления о пропаже, кога я рыбачил. Вот только саму Марину среди девочек не помню.
Растроганная словами тети Лоры молодая женщина расплакалась и отвернулась, оператор навел на нее камеру. Фотографы забегали, стремясь зафиксировать чужое горе.
— Да,
