class="p1">— Свобода!

— Свобода попугаям! — смеется возникшая из ниоткуда Вера.

— Ну, что? Где наша свадьба на Кипре? — разводит руками Рашид.

— А Вера разрешит нам перелет? — Богдан разворачивается к Вере и разводит руками.

— Хоть сейчас, — Вера смеется. — Я ее здесь держала для суда, чтоб в камеру не утащили. А так она здоровая. И у меня для вас есть сюрприз, но я его озвучу на свадьбе.

— Вы коварная женщина, Вера, — кланяется ей Богдан.

И пока они смеются, я собираю вещи.

— Ты куда собралась? — вдруг спрашивает Вера.

— Домой, ты сама сказала, что я здоровая. Все! Я устала здесь лежать.

— Богдан? — Вера смотрит на моего мужчину.

— Не переживайте, Вера, я за ней буду хорошо присматривать дома, — улыбается Богдан.

Наконец-то я вырываюсь из душной палаты. Дом. Милый дом.

Но Богдан везет меня к себе.

— Я думала, что мы поедем ко мне в поселок? — удивляюсь я.

— Василис, там ты жила со своим прошлым мужем, а я собственник, я все тяну в свою берлогу, — порыкивает Богдан.

— Богдан, но там места больше, у нас детки будут, в твоей квартире им мало место будет, — пытаюсь воззвать к его разуму.

— Василис, я уже думал над этим, завтра мы займемся поиском коттеджа, ты выберешь тот, который тебе понравится. Я его куплю.

— Правда, я сама смогу выбрать дом?

— Конечно, — смеется Богдан.

Но следующий день изменил наши планы.

С утра позвонил следователь, что вел дело Овериной Натальи и передал, что она желает встретиться со мной, за это она все расскажет по другим эпизодам. Вот такой компромисс.

Я соглашаюсь.

Меня привозят к женскому СИЗО. Долго оформляют на проходной, заставляют оставить все вещи, а затем мы вместе со следователем идем по коридору.

— Сколько ей дадут, — тихо спрашиваю я его.

— Лет двенадцать, так как у нее это первая ходка, ей из департамента Здравоохранения дали хорошие рекомендательные письма, то много не дадут.

Двенадцать лет. Мне даже страшно об этом подумать, ее сын за это время вырастит и превратится в мужчину, ей будет пятьдесят два года, мир вокруг за это время поменяется. Стоило ли это все того?

В пустой комнате для допросов я встречаюсь с ней. За это время она так изменилась, что я не сразу ее узнала. От прежней высокой, статной красавицы почти не осталось следа. Она сильно похудела, осунулась, кожа стала желтоватого оттенка. Потухли глаза, пропал румянец. Некогда роскошные волосы собраны в хвостик. На ней очень простое платье, раньше бы такое она выбросила бы на помойку.

Она поднимает на меня тусклые глаза и поговорит сипло: Привет.

— Здравствуй Ната.

— Я тебя хотела видеть. Извиниться хотела перед тобой. Прости, — бубнит Ната, словно ее кто-то заставляет это делать.

— Я простила тебя давно. Видела Карима с твоим сыном, он так похож на него, — пытаюсь разрядить обстановку, но вдруг Ната всхлипывает.

— Сука мать, хотела бросить ребенка, спасибо твоему Рашиду, он Кариму позвонил, — продолжает всхлипывать Наталья. Мне раньше казалось, что она не любит сына, но теперь я вижу, как она переживает за мальчика.

— Все хорошо, — пытаюсь ее успокоить.

— Ничего не хорошо, Вась! Я дура распоследняя, правильно ты сказала, что не жила своей головой, мать сука запудрила мне мозги. Все повторяла «девочка, найди богатого мужа», я и искала, как она меня научила. Считала себя умной, смеялась над вами с Веркой. Только потом до меня дошло, что упустила я свой шанс. Бедные мальчики становятся бизнесменами. А я иду побоку. Завидовала я тебе. Вешалась на твоего мужа, хотела увести, но он меня только использовал и кормил обещаниями. Прости.

— Простила уже.

— Это я придумала всю эту схему с ЭКО, нашла репродуктолога в Москве, навешала лапшу на уши Стасику, а он и рад был. Сестру ему подогнала, переодела, научила разговаривать. Хотела сыном его повязать. Но этот репродуктолог оказался еще тем разводилой. Деньги взял, а потом сказал, что эмбрион погиб. А Катька ушлая, нашла мужика на Стаса похожего, переспала и забеременела. Стасику же давай на шею вешаться, в уши «дуть», тот развесил сопли, Катя у него просто святая женщина. И вдруг решил на ней жениться, вот только попросил тест ДНК. Тогда Катька ко мне прибежала. Что делать?

— Ты за это его убила, чтобы он не обнаружил, что ребенок не его?

— Да, правда что ли? Я у нашего репродуктолога в клинике Верки попросила форму, которую они заполняют, наваяла ему, что он сто процентный папаша, штамп левой клиники поставила. Зачем мне его убивать было. Случайно это вышло. Веришь?

— Верю.

— Просто закрутилось все. Вдруг какие-то люди стали к Стасу приставать, темные личности, один раз чуть не похитили его.

— Он мне не говорил.

— Он тебе ничего не говорил. Хотел свалить от тебя по-тихому. Но ему не дали, начали требовать какие-то долги. Он ушёл в подполье, дом этот ужасный снял. Ему надо было забрать деньги из сейфа, и мы бы втроем улетели на Кипр. Ночью он пришёл к тебе, но ты закрыла калитку на озеро. Ему пришлось лезть через забор, он дурак потерял ключи от сейфа, а запасные были у тебя в спальне. Пришлось ему задействовать стороннего человека. Вот мы и придумали эту глупую историю с Мариной. Сука еще та! Денег запросила сто тысяч зеленых. А сама возьми и попадись. Денежки тютю. Тогда он решил тебя устранить, посадить, а заодно и Марину наказать. И опять у нас ничего не получилось. Стас увидел твою машину и решил, что тебя уже привезли. Встретился с Мариной и ее убил. И тут облом.

— И стоило такой огород городить?

— Деньги, все деньги виноваты.

— И в результате вы их не получили.

— Так и ты их не получишь, — усмехается Ната. — Долги за Стасика выплатишь. Хотя, я смотрю, тебе опять повезло, снова к твоему берегу прибило богатенького мужичка.

— Завидовать нехорошо, Ната.

— Знаешь, я тебе всю жизнь завидовала, и сейчас завидую.

— Лучше бы ты не завидовала, а свою жизнь строила.

— Васька, я одна осталась на белом свете, мать отказалась, сына забрал Карим, сказал, что я его больше не увижу. Вась, не бросай меня! — вдруг по щекам Натки потекли слезы.

— Нат, если смогу, то буду навещать.

— Вась, я его не хотела убивать. Он сказал, что на таких, как я, не жениться! Понимаешь, падшая я женщина! А ему надо чистую женщину, такой в его мыслях была ты. Зло меня взяло, ярость. Я его так била ножом, что сама порезалась, такая ярость меня обуяла. А ведь я