— Одиночество — это результат, а уединение — состояние духа». — «Как ни назови, — презрительно возражает Герман. — Одиночество, уединение... Презираешь ты нас всех. — Голос у него срывается. — Иначе бы взял меня с-с собою». — «Хватит об этом».

Юрка раздраженно продувает резиновую трубку, которая подает ацетилен в горелку с рефлектором. Герман снова склоняется над контурной картой. Задание по географии. Льдина треснула, и трещина продолжает расширяться. Он сосредоточенно обводит Чукотку. Юрка молча проверяет зажигалку. «Ты вроде хотел показать мне свой маршрут?» — примирительно говорит он. «Тебе интересно?» — «Ясно, интересно». — «Только имей в виду, что прокладка маршрута ведется в плоскости условного меридиана». — «Ясно. Боцмана на бак! С якоря сниматься!» Герман криво усмехается: «В начале августа, обогнув с с-севера Новую Землю, вхожу в Карское море...» — «А что докладывает ледовая разведка?» — «С-состояние ледового покрова удовлетворительно. Подхожу к широте восемьдесят первого градуса к границе с-сплоченных льдов и по сто тридцатому меридиану направляюсь к полюсу. Это с-сложная навигационная задача. На штурманском с-столике вместо обычных карт появляются карты меркаторской проекции для высоких широт. Ось гироскопа в компасе устанавливается в плоскость условного меридиана. В воздухе непрерывно висит вертолет, с-с которого гидрологи определяют оптимальный курс ледокола. Дальнюю разведку выполняют с-самолеты ледовой разведки. Пересекаю восемьдесят восьмую параллель. Дальнейшие мили будут даваться труднее. До полюса примерно сто двадцать миль. Последние тридцать миль прохожу без вертолета, поскольку видимость ограничена. Вот и они позади. С-судно прибыло в географическую точку С-северного полюса... Выхожу на лед и буром вынимаю столбик льда. Втыкаю флагшток. Дымовой шашкой расчерчиваю от с-столбика меридианы и параллели и, взявшись за руки с командой, с-совершаю по ним кругосветное путешествие... Не один, понимаешь, а взявшись за руки с-с командой...» — злым голосом заключает Герман и поднимает глаза на Юрку. Их склонившиеся над картой головы только что не стукаются лбами. «Понимаю, — тихо и так же зло отвечает Юрка. — Взявшись за руки. Если только мамка отпустит». — «Отпустит, — шепотом говорит Герман. — И отец тоже отпустит». — «Ну, отец...» — усмехается Юрка. Герман протягивает руку и двумя пальцами бесстрашно сдавливает Юрке острый подвижный кадык. «Что ты имеешь против моего отца?» Юрка отводит его руку и серьезным голосом отвечает: «Решительно ничего». — «Имеешь-имеешь. А мой отец, между прочим, когда я маленьким астмой болел, носил меня по комнате на руках. Четыре шага туда — четыре шага обратно. Всю ночь. И вообще — он мой отец, ясно?» — «Ясно». Герман поднимается из-за стола с чувством непоправимой беды. В дверях оборачивается. «З-запомни, он мой отец». И хлопает дверью.

Король Людовик Шестнадцатый любил клеить карты. Ему приносили из типографии свежеотпечатанные куски Франции, Австралии, островов в Индийском океане, к одному из которых в этот момент, быть может, приставал Лаперуз, нарезанные наделы воды и суши, которые король мог соединять по собственной прихоти, не слишком считаясь с параллелями и меридианами, мановением перста сплавляя Аравийскую пустыню в Ледовитый океан или воздвигая Альпы посреди Атлантики. Но король, человек добрый, бесхитростный и аккуратный, добросовестно соединял одну часть земли с другой, не нарушая целостности государственных границ и последовательности часовых поясов. Склонясь над картой при свете свечи, он внимательно следил за тем, как верхний рукав Миссури сливается с нижним, чтобы, случись в этом месте пирога индейца, она не исчезла бы в натеках клея. Он вил гнезда обоих полушарий, на которых сидело человечество, из нитей рек, веток горных рельефов, зерен городов, радуясь порядку, возникавшему под его бессонными пальцами, тому, что всякий град, как яблоня к костылю, прикреплен к своей точке координат. Потом Людовик покрывал карту лаком. Однажды он увидел, что она треснула в двух местах от жара камина. Трещина проходила по 181-му градусу долготы и 73-му широты, как раз по тому самому месту, где морозы рвут термометры, в наушниках отвратительная слышимость из-за вечных помех в эфире, где аэролог с развевающейся бородой бежит стометровку с шаром-зондом, а у локатора сидит техник и встревоженно поглядывает на экран. Вероятно, опечаленный король пытался представить себе катастрофу, которая из-за его колдовского манипулирования с бумагой и клеем может разразиться в далекой земле, он подозревал, что всякая мелкая история, вроде той, что случилась с картой, содержит в себе зерно события и каким-то образом способна аукнуться во времени.

Но область низких температур, через которые прошла трещина Людовика, долгое время представляла собой территорию, практически свободную от истории, несмотря на походы казаков для сбора ясака, появление в этих краях промышленников, экспедицию Дежнева и Беринга, отряд Семена Моторы, корабли Кука, Врангеля и Матюшкина, ледокол «Таймыр» и крейсер «Главком Уборевич». Эти ледяные пространства, где растительности почти нет, где исторические факты обложены глухой ватой снега, как новогодние игрушки, не располагают к обогащению словаря, а ведь слова обслуживают историю. При такой бедности вокабулярия, напрямую связанной со скудостью пейзажа, который мы наблюдаем в широтах между о. Скотта в море Росса у Антарктиды и о. Врангеля в Арктике, история дрейфует туда-сюда, как раздавленная льдами яхта «Жанетта», вещи с которой три года спустя находили аж у берегов Западной Гренландии.

Человеческая история зависит в том числе и от обмена воздухом между полюсами и экватором, массы льдов влияют на распределение теплоты, вот почему они нужны. А ученые все мечтают вплотную взяться за лед, прикидывают, не взорвать ли десяток атомных бомб в Северном Ледовитом океане, чтобы окутать ледовым туманом все вершины мира. Этот туман, поднявшись ввысь, ускорит таяние легендарных льдов, что вызовет повышение средней температуры воздуха на широтах Лондона и Москвы примерно на десять градусов! Правда, существует иная точка зрения: освобожденная ото льдов Арктика станет источником обильных осадков, испаряющуюся влагу ветер понесет на сушу, что приведет к образованию ледников, которые поплывут до Нью-Йорка и Кливленда со вмерзшей в них россыпью неоновых огней и костей, плавниками обсерваторий и скелетом истории, подавившейся льдом.

Что касается родины Германа, она находится в дрейфе между съездом победителей и съездом разоблачителей, носится туда-сюда по волнам, как попавший в дрейф «Челюскин» среди подвижных белых полей, оторвавшихся от припая льдин, проталин, водяных заберегов, ледяных поясов, мелкобитого льда, торосящихся массивов, айсбергов, выбеленных полярной тоской. История челюскинцев, написанная белым по белому, так и осталась бы непрочитанной, если бы не усталость населения земли, обитающего в широтах от моря Росса до Маточкина Шара, огромного поля, которое хоть раз в пятилетку следовало бы оставить под паром, дать ему отдышаться