и желания. Вы дрожали от страсти, чувствуя губами, жемчужные капли, выступающие из недр, ваших влюблённых душ. Вы неслись по бескрайней саванне, потеряв страх самосохранения. Весь мир тогда принадлежал только вам. Так? А она — Он показал на луну — Где тогда была она? Могу поспорить, она тогда только набирала свою высоту. Она летела, запущенная ударом ноги, дворового мальчишки, туда — Он показал на небо — на самый верх, да? — Старик вздрогнул — А потом, что было потом? Ты расскажешь мне? Хорошо, я сам. Ты ведь столько раз рассказывал мне это, что я выучил всё наизусть. Потом вы стали как два дерева, что растут рядом. Ваши листья потемнели, а корни пустили молодые побеги, так? Ты был тогда счастлив? — Старик улыбнулся — Да, ты был тогда счастлив также как и я. Помнишь, её? Она шла по улице, замотанная, в такой серый, земляной платок. Она была словно картофелина с маленькими синими глазками. А на ресницах у неё лежали снежинки. Помнишь? Я знаю, что ты помнишь. Ты можешь делать вид, что ничего не помнишь, но я знаю, что это не так, ты всё помнишь, и прекрасно слышишь меня. Ты заговорил с ней, что она ответила? Ну?! Она сказала — Какой вы трогательный и смешной — А ты помнишь её улыбку? Она слегка приподнимала уголки губ вверх, и словно солнце освещало твою душу. А тепло её рук? Вкус губ, запах её горячего тела. Ты помнишь всё это! Я знаю! Помнишь, так же как и я. Ну, же ответь мне, ну… — Старик молчит — Упрямый, вредный старик. — Тишина — Знаешь, почему волки воют на луну? Потому, что им страшно, и одиноко в этом мире. Потому, что они пожрали своих детёнышей, и теперь не могут заполнить пустоту внутри себя. И только её бледный свет волнует их и манит к себе. А когда она погаснет, станет совсем темно и страшно. Понял?! — Старик не шелохнулся. Только зрачки его стали шире. — Ладно, давай поедим. Когда ты ел в последний раз? Не помнишь? Это было, когда я приносил тебе фасоль. Ты ведь любишь фасоль, я знаю. Помнишь, какую фасоль готовила она. Согласись, это была лучшая фасоль в твоей жизни. Кто ни-будь мог её приготовить так же как она. Ну, ка ответь мне, была ли в твоей жизни ещё такая женщина, которая умела так готовить фасоль? Нет! То-то, настоящее в жизни даётся один раз. Всё остальное пустышка. Свет иллюзии, так сказать. Ладно, сегодня я принёс сыр, лаваш, и оливы. А запивать будем молодым вином. Ты ведь ещё помнишь его вкус? Оно и на вино ещё не похоже. Так слегка потерявший голову виноградный сок. Игристый, но коварный, если выпить его много. — Раскладывает хлеб, сыр, оливы, наливает вино — Да, главное не увлекаться. За твоё здоровье — Пьёт, старик не двигается — А ведь ты был увлекающейся натурой. А?! Разве не так? Ведь ты пускался во все тяжкие, когда представлялся случай. Будь то вино, женщины, или карты. Тебя было тогда не остановить. Сколько боли ты приносил окружающим, когда окунался в свои страсти. Впрочем, и в семью ты тоже погружался с головой. Семья для тебя была, как оливковое дерево, которое ты посадил, и вырастил, ухаживая за ним. Ты вложил в него всего себя. А сколько оно потом дало олив. Ты помнишь эти ветви с тёмной листвой усеянные зелёными, сочными ягодами. Как ты ими тогда любовался. Ты гордился каждой ягодой, выросшей на твоём дереве. Где они сейчас? Не знаешь. Почему они не тут, рядом с тобой? Почему ты сидишь сейчас на камнях, посреди бескрайней пустыни, и смотришь на эту паршивую луну?! Ты слышишь меня?! Ответь же мне?! Ну! — Бьёт его по щекам. Я ненавижу тебя. — Молчат — Впрочем, не важно. Они сейчас, наверно, выращивают свои деревья, и им не до тебя. И правильно. Живым нет места среди мёртвых. Ты ведь мёртвый, старик. Просто ты застрял в промежутке, между там, и тут. Так? Я сам знаю, что так. Я только не знаю на сколько, и зачем. Ладно, не будем. Как тебе вино, сыр? Ты не ешь, но я вижу, что тебе нравиться. Ведь тебе достаточно аромата, что бы воскресить в себе прошлое. И оно как навязчивый сон, не даёт тебе покоя. Ведь так? Ты поэтому не никогда не спишь? Воспоминания мучают тебя и во сне? Да? Но ведь, это часть тебя. И тебе никуда от них не деться. Они будут с тобой везде, даже там — Он показал наверх — Понимаешь? Хочешь, поговорим об этом. Жизнь твоя, как хорошо замешенное тесто, поднималась, как на дрожжах. Росла, как растёт тонкий росток. Что же заставило тесто скиснуть? Почему любовно уложенная в стог солома, стала гнить? Отчего, крепкий рослый тополь, рухнул на дорогу, без видимой на то причины. Что-то подточило его изнутри. Что-то не видимое, и не понятное. Но что? Оно появилось в нём внезапно, или жило давно? Оно есть в каждом из нас, с самого начала нашего существования. Оно приходит вместе с нами в этот мир, что бы разрушать нас. Как жизнь и смерть, понимаешь? Жизнь строит, а смерть разрушает. Эта вечная, и непримиримая борьба. Но благодаря ей вселенная движется. Как единый связанный между собой организм. Начиная от небесных тел и заканчивая последней клеткой, жаждущей только одного — жизни. И потому весь этот организм, как в целом, так и по отдельности. Находиться в постоянной борьбе, вырабатывая колоссальную энергию, в результате, этой борьбы. Которая вырывается наружу, мощным потоком света, когда одна из его клеток гибнет, гибнет под натиском разрушающих её сил. Что же разрушило тебя, старик? Ответь мне. Что превратило твоё здоровое насыщенное влагой тело, в безжизненную пустыню Гоби? Стёрло в кровь твои дёсны. И высушило твои глаза? А ум, твой острый, ум. Куда убежал, искрящий свежей чистотой, холодный его, ручей? Храм света, исполненный высоким лбом, нынче наполнен тьмой. Где тот исполин, что внушал страх и уважение. Теперь он пробуждает только жалость. Как старый, слепой пёс, потерявший свой нюх, исхудавший от голода, и немилости своего хозяина. Он покорно сидит на заброшенном пустыре, в ожидании, той, что избавит его от мук. Но она не идёт к нему. Обнажая пустыню его души. Белым остовом, лежащим на холодном, мёртвом песке. Только одинокий ветер ласкает твои волосы, и солнце дубит твою сухую, потрескавшуюся кожу