Прошел царь через ночной покой, вышел в коридор.

Перед дверью дремал молодой стражник.

Не стал будить его царь, прошел тихо по дворцовому коридору, пошел из комнаты в комнату, из одного покоя в другой.

Отворив очередную дверь, позвал — здесь ли ты, лилия моего сердца?

Никто не отозвался.

Шагнул вперед Соломон — и замер в удивлении.

Показалось ему, что ненароком ступил он в воду, в бассейн, где плавали медлительные золотые рыбы.

Попятился — но тут вспомнил, что много лет назад по его приказу сделали в этой комнате хрустальный пол, под который выпустили золотых рыб.

Хотел он тогда подшутить над красивой и умной женщиной, прибывшей из далекой страны. Хотел выведать ее маленькую тайну…

Соломон усмехнулся, вспомнив тот далекий день. Усмехнулся, вспомнив, как Балкида поддернула край своего хитона…

Много лет прошло с тех пор.

Жива ли та женщина? Кто знает!

Взглянул царь в хрустальный пол, как в зеркало, — и увидел отражение старого, немощного человека. Лицо его было покрыто морщинами, в поредевших волосах серебряных нитей было больше, чем темных, глаза потухли, плечи поникли, спина сгорбилась…

Я стар, понял Соломон. Жизнь моя прошла, как проходит все под луной.

Но отчего еще вчера не чувствовал я себя слабым и беспомощным?

Снова вспомнил Соломон ту женщину, царицу из далекой страны.

Она подарила ему кольцо, принадлежавшее джинну. Кольцо с надписью на неведомом языке. Подарила — и сказала, что кольцо это дарует ему долгую жизнь и великую удачу.

И тут вспомнил Соломон, что накануне пропавшая наложница говорила о том кольце и попросила царя показать его. И он открыл палисандровый шкафчик и показал кольцо юной женщине…

Беспокойство охватило Соломона.

Поспешно вернулся он в опочивальню, поспешно открыл шкафчик из ливийского палисандра, открыл шкатулку из оникса…

Не было внутри ее древнего кольца, кольца, подаренного Соломону царицей Савской, прекрасной и мудрой женщиной по имени Балкида.

В первое мгновение гнев наполнил душу Соломона.

Послать погоню по следу беглянки! Нагнать ее и отобрать кольцо, а саму ее заточить в подземный каземат…

Соломон позвонил в золотой колокольчик, вызывая охрану.

Но когда охранники вбежали в опочивальню, гнев оставил сердце старого царя и вернулась к нему прежняя мудрость.

Он вспомнил, какую радость принесла ему юная смуглянка, вспомнил, как благодаря ей снова почувствовал себя молодым, пусть и совсем ненадолго.

— Слушаем тебя, повелитель! — проговорил начальник стражи. — Ждем твоего приказа.

— Не будет никакого приказа! — ответил Соломон. — Возвращайтесь на свое место. Мне просто приснился дурной сон.

Назавтра Ксения рано утром вынесла Гастона на прогулку, купила ему два гамбургера, а, вернувшись в номер, устроила ему постель во встроенном шкафу, рассудив, что туда горничная не полезет. Гастон согласился сидеть тихо и терпеливо ждать ее возвращения.

Ксения надела одежду и маску деловой женщины и отправилась на встречу с родственничками.

На этот раз Григорий не опоздал.

И снова у него было чувство, что все повторяется.

Снова почти все родственники собрались в той же самой комнате, только Василиса была одна, без матери, которая сейчас находилась в больнице. На вопрос Григория Василиса только помотала головой и прошептала, что все совсем плохо. Ну, что тут скажешь…

Снова сидел за конторкой адвокат Лозовский — в том же похоронном черном костюме, с тем же унылым и самоуверенным лицом.

И родственники расселись почти так же, как прошлый раз. Только на лицах у них не надежда и ожидание, как перед оглашением завещания, а растерянность и недоумение — чего еще от них хотят? Что еще учудила покойная Анна Ильинична?

Однако все пришли — вдруг, думают, покойная все же оставила еще какое-то распоряжение и им хоть что-то перепадет от ее щедрот? Или просто так зашли, от нечего делать. На самом-то деле ничего хорошего уж от тетки покойной никто не ждет. И он тоже.

Лозовский оглядел комнату, откашлялся и проговорил:

— Ну вот, кажется, все собрались.

— Все, кроме Веры Ивановны, — вставила Таня.

Сегодня волосы ее имели более яркий рыжий цвет, на шее же был повязан зеленый шелковый платочек. И отчего все рыжие думают, что им идет зеленое?..

— Мама в больнице! — подала голос Василиса. — А то ты не знаешь!

Вот эта выглядела сегодня еще хуже, чем всегда, хотя, кажется, куда уж хуже. Щеки ввалились, глаза запали и блестят лихорадочно, губы шевелятся, что-то бормоча. Молится, что ли?..

— Хватит уже тянуть! Для чего вообще вы нас сюда пригласили? — напряженным голосом осведомилась Эльвира.

Эта злющая, как ведьма, ну, такое никого не удивляет.

— Я пригласил вас, — торжественно начал Лозовский, — чтобы исполнить последнюю волю вашей покойной родственницы. Незадолго до смерти она отправила письмо, которое я должен вскрыть и прочитать в вашем присутствии. Это письмо пришло только сейчас.

— То есть, получается, она хотела, чтобы мы его получили после ее отъезда, — вставила Ксения, за что получила неодобрительный взгляд от адвоката.

— Что еще за письмо?

— Вот оно, перед вами! — Лозовский показал всем узкий конверт, аккуратно вскрыл ножницами, достал из него лист, заполненный мелким четким почерком.

— Я удостоверяю, что это почерк Анны Ильиничны! — сообщил он присутствующим.

— Да читай уже! — процедила Эльвира. — Сколько можно тянуть? Сил нет!

— Приступаю…

Лозовский поправил очки и начал:

— Сейчас, когда вы читаете это письмо, я уже далеко от вашего провинциального городишки…

— Да уж, еще как далеко! — язвительно прокомментировала Эльвира. — Дальше некуда!

— И что меня особенно радует — это то, что я больше никогда к вам не приеду, больше не увижу ваших лживых, завистливых физиономий… я посмотрела на вас — и порадовалась, что живу на другом конце земного шара, далеко от этого провинциального зверинца. Порадовалась, что больше не встречу жутких вороватых сестричек Таню и Маню, сушеную воблу Василису с ее чокнутой мамашей, не встречу тряпку Михаила с его шлюхой-женой…

— Не хочу это слушать! — выпалил вдруг Михаил, поднимаясь со стула. — Не хочу больше вас видеть! Никого из вас! Если бы вы знали, как вы все мне осточертели! Меня от вас давно уже тошнит! Если вы хотите дальше слушать откровения покойной садистки — ради бога, а мне это не нужно! Все! Сыт по горло! — С этими словами он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.

— Надо же — первый мужской поступок! — с неожиданным одобрением проговорила Татьяна.

Эльвира же молчала, хлопая глазами от удивления.

— Михаил прав, — произнес Роман Андреевич. — Нам незачем выслушивать это письмо, незачем выслушивать очередную порцию оскорблений…

— Нет уж, пускай дочитает! — перебила его Таня. — Может, дальше будет что-то интересное!

— Как