Йоханна так и осталась смотреть ей вслед. Нужно по делам? По каким таким делам, о которых не знает Йоханна?

7 ИЮЛЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, ХАРТОЛА

Ян и Хейди сидят в La Kar de Mumma. Вчера вечером по приезде они успели переговорить с полицией и ознакомиться с исчерпывающим отчетом с места обнаружения трупа. Камеры кафе направлены не на парковку, так что никаких видеозаписей интересующего участка и его окрестностей получить не удалось. Перед ними лежит список владельцев автомобилей «Ситроен-Джампер». Белый фургон вполне может фигурировать в деле Эсколы — по крайней мере, присутствует подтверждение тому, что автомобили ехали один за другим по центральной улице в районе десяти часов вечера.

Хейди с аппетитом уплетает картофельную лепешку, окидывая ненасытным взглядом витрину с выпечкой. Яну не хочется есть. Работа затопила все мысли. Времени в обрез. Мертанен. Трупы.

— Как мама? — спрашивает Хейди, переводя взгляд с лепешки на кофе.

Ян не в состоянии ответить. Он смотрит на Хейди и пожимает плечами. Ее молчаливое сочувствие как бы говорит: намек понят. Ян заставляет себя снова переключиться на работу. Они берут еще по одному кофе навынос и возвращаются в машину. На очереди дом Эсколы — нужно поговорить с его женой.

У машины Ян замечает, что пришло сообщение от той женщины. Ян читает его. Просто болтовня, ничего особенного, однако сама мысль о том, что существует человек, отправляющий ему такие вот эсэмэски посреди рабочего дня, немного греет душу. Они еще не виделись, и Ян не уверен, стоит ли ему вообще видеть эту женщину. Возможно, было бы лучше, останься она незнакомкой, просто номером в телефонной книжке.

Хейди ведет машину и старательно делает вид, что не замечает Яна, время от времени поглядывающего на экран мобильного и что-то читающего. Ясно как божий день, что появился кто-то, но этот ведь не признается. И Хейди решает понаблюдать за Яном в ближайшее время, тем более что в Хартоле сделать это куда проще, нежели в Хельсинки.

Интуиция говорит Хейди, что расследование идет в верном направлении. И все же им недостает чего-то более определенного. Крохотной зацепки, которая, подобно торчащей нити вязаного свитера, распустит все полотно до сплошной прямой линии. Хейди уверена, что одна из таких торчащих нитей находится где-то в Хартоле. Она смотрит на дорогу, одновременно думая о сидящем рядом коллеге. Его печаль плещется где-то очень глубоко, под слоем внушительной брони, не треснувшей до сих пор.

Колеса шумят, соприкасаясь с гравием дворовой дорожки, на которую сворачивает Хейди при виде белого дома. Первая остановка: жена жертвы — вдова, которая, вероятно, до сих пор в шоке. Этот дом слишком большой для одной Райи Эскола. Хейди оглядывает внушительную живую изгородь и другие изящные насаждения, сопровождающие дорожку к входной двери. Двор украшают пышные кусты гортензии и великолепная цветущая сирень.

Ян уже звонит в дверь. Робкая, вся какая-то сжавшаяся и явно скорбящая женщина открывает дверь. На ней полинявший, видавший виды серый халат и бледно-розовые ворсистые тапочки.

— Проходите, пожалуйста, — говорит она. — Хотите кофе? — спрашивает госпожа Эскола, хотя все в ней будто кричит: только не говорите «да».

— Ну что вы, не стоит. Но если вы тоже будете, то… — говорит Хейди, проходя в дом. Ян кидает на Хейди осуждающий взгляд. Они тут не за тем, чтобы заставлять людей варить кофе.

Госпожа Эскола рассеянно кивает.

— Ищите, что хотите. А я пока плесну себе чего-нибудь, пожалуй. И кофе поставлю, — произносит она, а потом подходит к стоящей в углу гостиной чайной тележке и наливает себе немного коньяка.

Ян осматривается. Обстановка довольно минималистичная. На стене висит несколько картин в стиле модерн. По краям ковра расставлены черные металлические дизайнерские кресла. Они кажутся неудобными. Ян поворачивается к светлому дивану и садится на него. Несколько вещиц в этой комнате навевают Яну воспоминания о детстве: светильник «Чайка», чайная тележка работы Алвара Аалто и стеклянные птички Ойвы Тойкки[50].

— Любимые напитки мужа, — поясняет женщина и смеется, указывая на чайную тележку, заставленную спиртным. — Очень дорогие. Виски, коньяк — мы всё хранили их для особых случаев. И вот я здесь, всё пью, пью и морщусь от отвращения.

Хейди сочувственно смотрит на женщину. Потерю близкого человека пережить непросто.

— У вас замечательный двор, — говорит Хейди. Одна из стен гостиной — стеклянная, за ней открывается прекрасный вид на пышный задний двор.

— Мне всегда нравилось это время года, как раз жасмины цветут, — говорит госпожа Эскола, подходя к окну. Она стоит у самого стекла и смотрит на улицу. — А сейчас я даже ничего не чувствую. Я будто сама окоченела. Знаете, Матти плевать хотел на мои цветы. Я все время заставляла его помогать мне в саду, стоило ему там появиться. Выкопай яму, насыпь туда гравий, сюда насыпь земли, вот этот куст надо пересадить поближе к свету — и так далее, и так далее, я вечно им командовала — в итоге Матти вообще старался не соваться в мой сад. — Госпожа Эскола поворачивается, идет к Хейди и садится в кресло. — Это выше моего понимания. Что Матти никогда больше не выкопает мне ямку, пусть даже по приказу. Что мой муж сейчас сам лежит в ямке, перемешанный с землей.

Хейди кивает, искренне соболезнуя.

— Вы долго были в браке? — спрашивает Ян, ненадолго отрывая женщину от захлестнувшей ее скорби и подталкивая в сторону прозаичной конкретики.

— Мы были вместе более сорока лет. Сначала любовь, а потом… Потом — привязанность, привычка и своеобразное отыгрывание роли жены, — вспоминает госпожа Эскола. — Вы, конечно, извините за вопрос, но с чего вдруг потребовалось вызывать сюда полицейских из самого Хельсинки? Хяменская полиция у меня уже побывала, — говорит женщина, взгляд которой, кажется, слегка прояснился.

— Ваш муж умер при невыясненных обстоятельствах. Такие случаи всегда расследуются более тщательно, — отвечает Ян и решает сразу свести на нет возможные домыслы. — Вашего мужа убили. — Раскрывать подробности Ян пока тоже не торопится.

— Может, у господина Эсколы были недоброжелатели? Кто-нибудь приходит на ум? — спрашивает Хейди, и Ян сбит с толку реакцией вдовы: она начинает смеяться.

— Да все, — отвечает женщина. — Для всех здешних, ну, хартольцев, Матти был ходячим напоминанием о долгах, эдаким бельмом на глазу. У Ниеминенов ипотека, у Корхоненов кредит на машину… Почти все брали взаймы у банка Матти. А ведь кому-то еще и отказывали в выдаче кредита.

— Вашему мужу когда-нибудь угрожали? Может, как-то по-другому запугивали?

— Насколько я знаю, нет, ничего такого. Просто тихо ворчали на него по своим углам, — отвечает госпожа Эскола и снова встает. Ян наблюдает за тем, как женщина, под халатом которой мелькнула пижама, неровным шагом направляется к чайной тележке — налить себе еще. Выглядит она так, словно не мылась несколько дней. Непослушные волосы наспех собраны в небрежный пучок, глаза опухли от слез.