Шрифт:
Закладка:
Впрочем, еду и лекарства ничто не заменит. Без них невозможно выжить. Без чего угодно выжить можно, но не без них. Не в этом ли кроется истина? Тогда почему девчонки еще остаются девчонками? Умеют влюбляться, любить, мучиться и страдать? Ведь они принимают те же лекарства и покупают продукты в тех же сетевых магазинах? С одинаковым количеством наркотиков. Минимальным. Чтобы не случилось скандальной огласки.
Трудно ответить – почему. Дело, наверное, в природе. Той, которая была заложена еще задолго до нашей эры. Той, которую раскусила еще Ева. Вопреки Адаму. Когда-нибудь и до девчонок доберется феномен недочеловека, феномен робота. Когда-нибудь… Но не теперь.
Наверное, и жажда жизни в девчонках всегда гораздо сильнее. Полной жизни. Желание непременно сейчас, в эту секунду надкусить вкусное налитое яблочко. Даже если этого делать нельзя. Даже если это будет стоить жизни. И свободы… Жажда риска во имя любви для девчонок неискоренима. И дело не только в природных корнях. И не столько в генетических. Дело еще в исторических корнях… А, казалось бы, какая неточная, какая абстрактная наука!
Фашизм. Тоже наука. Развивающаяся, уточняющаяся. Приспосабливающаяся ко всякому времени. И ко всякому пространству. Если хочешь уничтожить врага – воспитай его детей. В таком виде, кажется, с Востока разбрелась по миру древняя мудрость. Что ж. Для фашизма – она его флаг. Его свастика. Его лозунг. С одной поправочкой – врагом объявлено все человечество. Вернее – дети всего человечества… Только кто это объявил? Вот в чем вопрос, на который мы ответ никогда не узнаем…
Я не мог смотреть на фашизм. Во что бы он ни рядился. И кем бы себя ни называл. И невольно перевел взгляд на Аристида. Словно невольно почувствовал: он – единственный в этой аудитории, на кого можно смотреть без ненависти и брезгливости. Остальные в буквальном смысле сидели с открытыми ртами, не отрывая восхищенных взглядов от профессора. Похоже, здесь нет случайных людей. Похоже, это сборище негодяев. И рассчитывать мне особо не на кого.
Им нравилось все, что говорил Склифосовский. Во всяком случае, они внимали каждому его слову. Даже если это было простое любопытство. Открытые рты – тому доказательство. Правда, рот на всякий случай открыл и я. Помня главное правило – не выделяться из толпы. И мне лишь оставалось пожелать, чтобы в их открытые рты залетел рой мух. Или хотя бы по одной мухе в каждый…
Но Аристид сидел, опустив голову. Я заметил, как желваки на его скулах напряглись. Кулаки сжались. Я за него испугался. Не хватало еще! Не хватало еще, чтобы он сорвался! Нет! Только не он! Он мне был так нужен! Дорогой Аристид, держись!.. Но он не услышал мои молчаливые возгласы.
– Но ведь то, что вы сейчас проповедовали – тоже идеи, – тихо, сквозь зубы процедил Аристид.
Я видел, как по лицу Склифосовского пробежала нервная тень. И испугался еще больше. Хотя Склифосовский в ответ лишь замурлыкал.
– Дорогой мой, правдолюбивый, Аристид! Славный мой, справедливый, Аристид! Это все демагогия. Правда в одном – вы меня никогда не посмеете назвать идеалистом. Ведь так?
– Пожалуй. Вы – кто угодно, только не идеалист.
– Что ж, вот вы и ответили на свой вопрос. Что бы я ни проповедовал – это идеями назвать нельзя. А остальное – всего лишь переливание воды… Из решета в решето.
Склифосовский остался доволен своей шуткой и слащавенько хмыкнул. Жутко хмыкнул. Потер одна о другую свои потные ручки. И дружелюбно завершил лекцию. Жутко завершил:
– До встречи. С каждым днем ваши познания станут все глубже и яснее. Добро пожаловать в страну чистого разума и неизведанных знаний! В страну без идеализма.
При этом бросил совсем уж нежненький взгляд на Аристида. Чуть ли не прослезился от умиления… Жутко, жутко, жутко.
Я окончательно перепугался. И решил обязательно встретиться с Аристидом. Он был единственным, на кого я мог рассчитывать. В конце концов, я ведь приехал не на курсы повышения врачебной квалификации. И не отдыхать на море. Я приехал разобраться с чертовщиной, творящейся в медицине. И, похоже, не только в медицине…
В лице Склифосовского, похоже, мне явился сам черт. Если не больше. И свои бесовские измышления (или извращения – как угодно) он излагал нагло и откровенно. То, о чем я бы сам никогда не задумался и не додумался. Насколько они были невероятны, настолько чудовищны… Возможно, мне вполне достаточно пройти курс лекций Склифосовского. Выучить их наизусть. А потом чудесным образом смыться. Чтобы у себя на родине придать их огласке. А еще лучше – разоблачить преступления. Но теперь…
Нет, теперь все по-другому. Быть просто сторонним наблюдателем сейчас я бы тоже посчитал преступлением. Я должен, должен был действовать. И, похоже, ниточка, за которую можно слегка дернуть, вела именно к Аристиду.
Хороший, честный парень. Что я о нем знаю? Прозвище – Чеснок. И все. Да, подтрунивали над ним. Да, подшучивали. Не со зла. А в общем – любили. Он всегда был готов помочь. С этой готовностью на распределении в вузе он добровольно и напросился куда-то в глушь. Чтобы в глуши уже помогать другим. Хотя сам был из столицы… Это было в его духе.
И как, как с его-то принципами он очутился в этой банде? Иначе это сборище и не назовешь. Если только – четвертым рейхом…
Все это неспроста. И вот об этом непростом собрании мне нужно побольше и поточнее узнать. Но как же это непросто! При тотальной слежке в свободном городке у моря! В таких условиях тайный разговор, как ни крути, не получится. Нас скрутят сразу. Значит… Будем исходить из обратного. Тайное должно быть явным. Я должен сделать откровенный ход конем. Умный ход. Осторожный. Чтобы не переиграть. Вернее, чтобы не переиграли меня.
И я решил вечером немедленно позвонить Андрееву. И незамедлительно встретиться с ним.
Когда я вернулся домой… Ну вот – человек! Любое, самое временное пристанище он тут же готов назвать святым словом – дом. Даже
