Шрифт:
Закладка:
Затем он вспомнил о Клавдии. Она ушла за вином и не вернулась. Более того, он не слышал от нее ни звука с тех пор, как она поднялась по лестнице в покои смотрителя башни. Он почувствовал, как по позвоночнику пробежал холодок страха, и, поднявшись на ноги, как можно быстрее направился в дом.
— Клавдия? — позвал он.
Ответа не последовало, поэтому он позвал еще раз, а затем начал подниматься по лестнице, стиснув зубы от усилия, которое живо отозвалось в его ослабевших конечностях. Когда его голова поднялась над отверстием, он увидел, что она сидит, склонившись над столом рядом с резьбой, над которой работал хранитель в тот день, когда был вынужден покинуть свой дом. На столе перед ней стоял небольшой кувшин, а кубок лежал на боку, опрокинутый. Вино все еще капало в лужицу на полу, яркую, как кровь, в солнечном свете, проникавшем сквозь открытое окно.
— Ты в порядке? — спросил он, взобравшись на последние несколько ступенек и пересекая комнату подойдя к ней, молясь, чтобы она не поддалась болезни.
Она среагировала на руку, которую он положил ей на плечо, с явным неудовольствием изменив положение своего тела, а затем ее туловище слегка вздыбилось, и вдруг, она глубоко вздохнула и начала храпеть.
— Бедная моя Клавдия, — тихо сказал Катон. Он огляделся и увидел плащ, лежащий на небольшом сундуке. Приподняв ее голову со стола, он подложил скатку под ее щеку.
— Отдыхай… Спи столько, сколько захочешь. Ты заслужила это. Это и мою вечную благодарность.
Он поколебался мгновение, затем наклонился, чтобы поцеловать затылок, вдыхая аромат ее волос. Она слегка вздрогнула и пробормотала что-то бессвязное, затем снова улеглась. Катон с нежностью смотрел на нее, прежде чем спуститься обратно в кладовую, его мысли уже были заняты предстоящей кампанией против врагов в провинции. Чума, поразившая Каралис, лишила его трети людей, необходимых для борьбы с разбойничьими племенами. «Похоже, что я сражаюсь с двумя врагами», — размышлял он. Ни один из них не был обычным врагом, с которым его учили сражаться, но обоих нужно было сдержать и уничтожить. Вопрос был в том, кто из них окажется более опасным? В сложившейся ситуации он опасался, что если разбойников он может разгромить, то чума никогда не будет побеждена.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Прошло несколько часов, прежде чем Катон почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы покинуть башню-маяк. Послав за декурионом германских телохранителей, чтобы тот позаботился об измученной Клавдии, он нанял повозку, чтобы отвезти ее обратно в форт. Короткая поездка оказалась новым видом мучений: колеса проваливались в выбоины, проскальзывали в канавки, выложенные камнем на улицах, ведущих через город. Каждое толчкообразное движение грозило вызвать у него рвоту или расстройство кишечника. Еще хуже стало, когда повозка выехала из города и свернула на дорожку, по которой до форта оставалось совсем немного. Он попросил погонщика высадить его у здания штаба и медленно прошел через вход, подтвердив кивком приветствие часового.
Его таблиний находился на втором этаже, и ему пришлось остановиться на полпути к лестнице, поскольку он не верил, что ноги донесут его до самого верха, не свалив его обратно кубарем вниз.
— Позволь мне помочь, — сказал Аполлоний, торопливо спускаясь к нему. — Я наблюдал за тобой через окно твоего таблиния.
— Я справлюсь.
— Я так не думаю. Если уж на то пошло, ты выглядишь хуже, чем утром.
Он перекинул руку Катона через плечо и крепко взял его за запястье, поддерживая вес префекта другой рукой, помогая ему подняться по оставшейся лестнице. Катон был слишком измучен, чтобы отказаться от его помощи, и позволил направить себя по лестнице к спальному корпусу напротив комнаты.
— Префект Четвертой когорты ждет в твоем таблинии. Не могу сказать, что он был рад тому, что его продержали там почти целый день.
— Могу себе представить, — ответил Катон, указывая на стул у узкого окна, открывающего вид на крыши бараков. Когда он сел, то обнаружил, что его конечности дрожат, и он сцепил руки вместе, чтобы попытаться их успокоить. — Я встречусь с ним через минуту. Мне просто нужно восстановить силы.
Аполлоний критически осмотрел его. — Ты выглядишь полуживым. Почему бы не подождать до вечера или даже до завтрашнего утра? Он никуда не денется.
Катон покачал головой. — Времени нет. Я и так потратил его достаточно за последние дни.
— Ты слег с болезнью. — Аполлоний нахмурился. — Вряд ли это был твой выбор — терять время. Перестань хоть раз быть таким строгим к себе. Ты не Геракл и не Ахилл. Ты такой же смертный, как и все мы, и должен оценивать себя по этому стандарту, а не давить себя под тяжестью бремени, которое ты на себя взваливаешь. Что, по-твоему, ты должен доказать? Я знаю тебя недолго, Катон, но я знаю твою ценность, и это не то, что я называю легкомысленностью.
Катон вздохнул, глядя агенту в глаза.
— Ты закончил?
— А что, я что-то упустил?
— Ты забываешься, Аполлоний. Здесь командую я. Я не потерплю неподчинения со стороны своих офицеров. Даже Макрона.
— Макрона больше нет, и тебе очень нужен человек, которому ты можешь доверять, и услышать от него правду.
— Правда? Я могу вспомнить слишком много случаев с момента нашей первой встречи, когда ты оказывался уклончивым в лучшем случае, или когда ты вообще не был честен со мной.
— Тем более, ты должен ценить те слова, которые я тебе сейчас излагаю. И если ты не можешь смириться с тем, что я честен с тобой, то, возможно, будет лучше, если я оставлю тебя продолжать твою кампанию без моей помощи.
Наступила тишина, оба мрачно смотрели друг на друга. Катон прочистил горло, чтобы его голос был твердым.
— Ты действительно этого хочешь?
— Нет, во имя Гадеса, — тихо ответил Аполлоний. — Я хочу служить человеку, которого я действительно уважаю. Я служил слишком многим, кто не был достоин моих талантов.
— Такая похвальная скромность не должна остаться без награды. Я позволю тебе остаться на моей службе.
Глаза Аполлония слегка сузились, и Катон не смог удержаться от подергивания уголков рта, что выдавало его шутливое намерение, затем они оба облегченно рассмеялись.
— Ты меня переиграл, господин.
— Да, это так. Первый раз. И это очень приятно на самом деле. — Выражение лица Катона стало серьезным. — Я благодарю тебя за честность и обещаю, что всегда буду прислушиваться к твоим советам, но я не
