Шрифт:
Закладка:
— Шшш. Ложись и отдыхай. — Она легонько надавила на его плечо, чтобы он лег на подстилку. Теперь он чувствовал едкую вонь рвоты и, что еще хуже, фекальную вонь от собственного испражнения. Он стыдливо отвернул лицо.
— Оставь меня. Уходи, пока не стало слишком поздно.
— Не будь глупцом. Тебе нужна помощь. Если ты останешься здесь один в таком состоянии, ты точно умрешь.
— Если ты не уйдешь сейчас, ты можешь разделить мою судьбу. Убирайся отсюда.
— Я уже здесь, так что я остаюсь.
— Нет, — слабо сказал Катон, проклиная себя за то, что не смог проснуться и предупредить ее.
Она встала и пошла к двери, окликнув декуриона.
— Префект болен.
Декурион вздрогнул, затем жестом подозвал ее к себе.
— Госпожа, отойдите от него!
— Слишком поздно. Я теперь в группе риска, и меня тоже нужно поместить на карантин. Вы должны сообщить им в форте. Прежде чем уйти, оставь кровать у двери. Я сама занесу ее внутрь. Пусть кто-нибудь из людей принесет мне свежую одежду с виллы и запасные туники для префекта. Мне также понадобятся одеяла, ведро, мочалка и вода. У тебя все это есть?
— Да, госпожа, но…
— Я сказала тебе, что делать; теперь приступай к делу. Сначала кровать.
Она отступила от двери, когда декурион отдал приказ двум германцам, и те поспешили вперед с кроватью, поставив ее у двери, прежде чем декурион отдал приказ возвращаться. Клавдия выбралась из кладовой, через мгновение раздался скрежещущий звук, и Катон повернулся, чтобы увидеть, как она втаскивает кровать сквозь дверной проем. Она дотащила ее до задней части комнаты и придвинула к стене.
— Вот, это лучшее, что я могу сделать. Нам придется обойтись этой комнатой, так как ни кровать, ни ты не подниметесь по этой лестнице.
Катон снова увлажнил губы.
— Что ты делаешь, дура?
Она стояла, руки на бедрах, голова наклонена в одну сторону.
— Так нельзя обращаться к человеку, который будет ухаживать за тобой в течение следующих нескольких дней. Я бы посоветовала тебе улучшить свои манеры, префект.
Катон понял, что, несмотря на его разочарование ее присутствием, теперь уже слишком поздно ее выгонять. Ей придется подождать несколько дней, чтобы убедиться, что она не заболела. Хуже всего было то, что она могла заболеть вместе с ним. В своем нынешнем состоянии он ничем не сможет ей помочь.
— Клавдия, ты должна была понять, что что-то не так, когда я не вышел из башни, чтобы встретить тебя.
— Конечно, я поняла. Поэтому я и пришла, чтобы найти тебя. И хорошо, что я это сделала. За тобой нужно присматривать.
И снова Катон почувствовал прилив стыда от этой перспективы. Затем его одолел новый позыв к рвоте. Оглянувшись, она заметила ведро и поспешила принести его. Он был слишком слаб, чтобы сесть и наклониться над ним, поэтому она поддерживала его одной рукой и гладила влажные волосы, пока он отдыхал между приступами рвоты, сотрясавшими его дрожащее тело.
— Я здесь, Катон. Я присмотрю за тобой. Кто-то должен…
Когда он закончил, она помогла ему дойти до кровати и уложила его на нее. Его дыхание было затруднено, и она посмотрела на него с сочувственным выражением лица.
— Первым делом, мне нужно привести тебя в порядок. Ты выглядишь как уличная собака, которую вытащили из Большой клоаки.
— Большое спасибо, — пробормотал Катон.
Она вздохнула.
— Тогда мне лучше нагреть воды. Ты можешь поспать, пока ждешь.
Она собрала хворост и поленья и вышла наружу, чтобы развести свежий огонь в очаге под решеткой, где смотритель башни готовил сардины. Пока она ходила туда-сюда, Катон некоторое время наблюдал за ней, но потом усталость одолела его, и он погрузился в глубокий сон без сновидений.
********
Дни и ночи проходили в тумане, сменяясь приступами боли, бреда и обрывками ясности. Временами Катон находился в сознании, но не мог вспомнить тот мир, который он знал. Воспоминания плавно перетекали в кошмары, а затем обратно. Однажды к нему пришла его умершая жена Юлия, ее лицо исказилось в усмешке, когда она насмехалась над ним на тему своих любовников, а затем попыталась задушить его подушкой. Он внезапно проснулся и сел, широко раскрыв глаза и нервно оглядываясь по сторонам, судорожно глотая воздух, с его лба капал пот. Что-то зашевелилось в темноте, и руки опустили его на землю, а затем прохладная влажная ткань прижала его лоб, и он снова погрузился в бессознательное состояние, не зная, было ли последнее, что он помнил, это поцелуй в лоб, или это был всего лишь очередной сон.
Однажды он проснулся в полдень, его сознание было ясным, а мысли — четкими. Открыв глаза, он уставился на балки, пересекающие потолок кладовой. Снаружи доносился хриплый крик чаек, и он повернул голову к двери, морщась от скованности в шее. Небо было безоблачным и казалось невероятно голубым. Он услышал голоса снаружи.
Собравшись с силами, он повернулся на бок и приподнялся на локте. Он увидел, что одет в мягкую голубую шерстяную тунику и лежит на кровати. Через мгновение он вспомнил, что германцы принесли кровать в башню. Стиснув зубы, он перешел в сидячее положение и спустил ноги на пол. Пока все хорошо. Он был жив, и на мгновение сделал паузу, чтобы молча поблагодарить Асклепия, а затем вспомнил Клавдию, и его охватило чувство вины за риск, на который она пошла, ухаживая за ним, и благодарности за спасение его жизни. Без нее он, скорее всего, умер бы от голода и жажды, будучи лишенным сил из-за лихорадки.
Опираясь руками на край кровати по обе стороны от бедер, он оттолкнулся и неуверенно поднялся на ноги. Он был потрясен неконтролируемой дрожью в ногах, когда, шатаясь, пересек комнату и прислонился к дверной раме. Снаружи он увидел Клавдию и Аполлония, сидящих поодаль от лестницы, спиной к нему и разговаривающих.
Он прочистил горло.
— Интересно есть ли у меня малейший шанс выпить чашу вина?
Они обернулись, и Аполлоний широко улыбнулся, поднимаясь на ноги. Взгляд Катона переместился на Клавдию, и он был потрясен тем, насколько черты ее лица были уставшими.
— Тебе не
