Гитлер, считая виновником всего происшедшего Михая, потребовал от Антонеску уволить «изменника», но тот, как и следовало ожидать, отказался.

А Сталин?

А Сталин, как всегда, начал действовать…

Не ожидая, пока не в меру прыткие румыны с помощью папы Пия XII или без него заключат сепаратный мир с западными союзниками, Сталин предложил Антонеску начать переговоры.

Где и как эти переговоры проходили, кто в них участвовал и чем это все закончилось, мы вам, конечно, расскажем.

Но пока отметим, что сам факт проведения переговоров изменил отношение Антонеску к живым и мертвым евреям.

«Красная Собака» конечно же не дурак, а юрист-международник Михай тем более, и оба они понимают, что теперь нужно приложить все усилия, чтобы обезопасить себя от всех возможных «неприятностей» и, в частности, уничтожить улики преступлений. Речь идет в первую очередь о расстрельных приказах и расстрельных вердиктах, о жидовских гетто и лагерях смерти, о тюрьмах, захоронениях и прочее, и прочее…

Или, если пользоваться одесским жаргоном, следовало «навести марафет».

Всех потенциальных «марафетчиков» немедленно вызвали в Бухарест.

Наводим «марафет»!

Из Одессы в Бухарест отправился губернатор Транснистрии Алексяну со свитой, в числе которой был и председатель «Куртя-Марциалэ» полковник Читатэ.

Полковник Читатэ получил от «Красной Собаки» приказ уничтожить все документы Военного Трибунала и, по возможности, очистить тюрьму от «нежелательных элементов». А еще ему было сказано, что он, как человек, скомпрометировавший себя большим количеством смертных приговоров, в ближайшее время уйдет в отставку, и вместо него председателем Трибунала станет полковник Велчью.

Читатэ вернулся в Одессу в боевом настроении, и Трибунал почти прекратил свою работу. Все судьи, секретари и следователи наводили «марафет».

Большую часть документов уничтожили, большую часть заключенных отправили в «Централ», а всех прокурорских жен – на родину.

Заменили солдат, несущих охрану: старых, вместе со старым начальником, угнали на фронт, куда-то в район Кавказа, а новых, вместе с новым начальником, откуда-то пригнали.

Новый начальник – длинный и тощий локотинент, получивший, как видно, соответствующие инструкции, взялся за дело серьезно.

В первый же день он обошел все камеры тюремного корпуса и, оказавшись в подсобке «чизмаря», был возмущен.

Почему двери камеры не запираются?

Почему здесь вместе с мужчинами находится женщина и ребенок?

И вообще, почему ребенок?

По-че-му ребенок?

Почему ребенок в тюрьме Военного Трибунала?

Тася и Ролли забились в дальний угол и, казалось, пытались исчезнуть, втиснуться в стену.

Изя стоял перед локотинентом навытяжку и в полной беспомощности молчал. А локотинент, между тем, продолжал бесноваться и даже несколько раз двинул его кулаком по лицу.

И посыпались приказы: двери камеры запереть, «чизмаря» отправить на уборку помещений и вообще прекратить безобразие. Что касается женщины и ребенка, то он сам обратится к прокурору и их немедленно отправят в «Централ». И конец! «Гата!»

Всю ночь Изя и Тася не спали, и Ролли сквозь сон слышала их приглушенный шепот: «Да…Нет… Атанасиу… Тайник… Опасно… И Альберт… Альберт…»

Речь шла о том тайнике, который, если вы помните, сделал Изя в квартире Норы еще в ноябре 1941-го. Если они смогли бы достать спрятанные в нем драгоценности и отдать их капитану Атанасиу, то кто знает…

Правда, времени у них мало и неизвестно, в сохранности ли тайник.

И неизвестно, захочет ли Атанасиу ввязываться в это дело.

Да и сможет ли он им помочь?

А еще их преследовала тень бедного Альберта, который при аналогичных обстоятельствах расстался с жизнью.

Промучившись всю ночь, они так ничего не решили. А утром Изю вместе с другими арестованными погнали на уборку офицерского корпуса и приказали вымыть пол в приватной комнате секретаря «паркета» подполковника Былку.

Изя нерешительно постучал в дверь и, получив разрешение, вошел в спальню привилегированного офицера. В этот ранний час Былку только проснулся. Он сидел в кровати в яркой шелковой пижаме и опираясь на ворох белоснежных подушек, пил принесенный ему денщиком кофе.

Увидев Изю с помойным ведром и шваброй, он был удивлен и даже несколько смущен этой необычной ситуацией. Он ведь не раз при жизни Альберта бывал в подсобке и подолгу с интересом беседовал с Изей о музыке, живописи, архитектуре. Очевидно было, что этот заключенный еврей вызывает его интерес и уважение.

Изя взялся за мойку пола, а Былку, чтобы скрыть смущение, решил завязать с ним разговор и не нашел ничего лучшего, как спросить его о национальности.

«Домнуле инженер, – сказал он, – ну когда наконец решится ваше дело и будет установлено точно, кто вы, еврей или караим?»

Услышав вопрос, Изя остолбенел. Остолбенел в буквальном смысле этого слова: застыл посреди комнаты с мокрой тряпкой в руке.

Прошло, наверное, несколько минут, с тряпки капала грязная вода и на паркетном полу уже образовалась большая лужа, когда он сумел выдавить из себя привычную фразу: «Sunt Karaim!» – «Я есть караим!»

Былку, конечно, понял, насколько он испугал Изю, и поспешил успокоить его:

«Что касается меня, то мне это совершенно безразлично. Вы интеллигентный человек и мне этого достаточно. У нас в Бухаресте много евреев, и у меня среди них есть друзья. Мне было очень интересно беседовать с Вами и жаль, что сегодня это уже невозможно».

Инцидент, как будто бы, был исчерпан.

Изя домыл пол и вернулся в камеру. Он был бледен и с трудом мог рассказать Тасе о происшедшем.

Разговор с Былку, видимо, стал последней каплей…

Тася решилась рассказать Атанасиу о тайнике и во время вечерней переклички попросила солдата гарды передать капитану, что у нее есть важное сообщение.

Прошла еще одна ночь.

А утром Тасю вызвали на допрос, но не к Атанасиу, а к Ионеску.

Ионеску был с Тасей корректен, как всегда.

«Домна Натали, – сказал, – мы долго закрывали глаза на ваше незаконное пребывание в мужской камере. Но теперь ситуация изменилась. Мы получили приказ очистить тюрьму от всех нежелательных элементов. И это касается в первую очередь вашей семьи, тем более, что дело ваше уже закрыто. И вы и ваш муж, оба, признаны евреями и будете отправлены в «Централ» – в ближайшие дни за вами прибудет машина. А ребенок пока останется здесь. Мы о нем позаботимся».

Услышав, что о ребенке «позаботятся», Тася, вопреки своим принципам, разрыдалась и стала взывать к «доброму сердцу» домнуле прокурора.

Но Ионеску прервал ее на полуслове: «Вы напрасно плачете, домна Натали, и напрасно апеллируете ко мне. Это не в моей компетенции. Вы же профессиональный юрист и должны понимать: детям