Шрифт:
Закладка:
– Надеюсь, вам нравится Суффолк, – сказала она.
– О да, спасибо. Милое местечко со свежим воздухом.
– Вы совершенно правы, мистер Мельмотт. Когда приходит лето, хочется смотреть на цветы.
– У нас на балконе цветы лучше, чем здесь, – ответил мистер Мельмотт.
– Ничуть не сомневаюсь, ведь вам доступны цветочные приношения всего мира. Что не сделают деньги? Они могут превратить лондонскую улицу в розовую беседку и устроить гроты на Гровенор-сквер.
– Лондон – прекрасный город.
– Для тех, у кого есть деньги, мистер Мельмотт.
– А для тех, у кого нет денег, он лучшее место, чтобы их добыть. Вы живете в Лондоне, мэм?
Он начисто забыл леди Карбери, даже если и видел ее у себя в доме, и по частой у мужчин тугоухости не расслышал ее имя, когда ему сказали вести гостью к столу.
– О да, я живу в Лондоне. Я имела честь бывать у вас. – Эти слова она произнесла с самой обворожительной улыбкой.
– Надо же. Так много людей приходит, я всех не упомню.
– Да как вам помнить, когда весь свет к вам стекается? Я леди Карбери, мать сэра Феликса Карбери, которого вы наверняка вспомните.
– Да, я знаю сэра Феликса. Он сидит вон там, рядом с моей дочерью.
– Счастливец!
– Ничего об этом не знаю. Нынешние молодые люди не наслаждаются женским обществом, как прежде, у них другие заботы.
– Он много думает о своем деле.
– Вот как? Не знал.
– Он заседает в одном с вами совете директоров, мистер Мельмотт.
– А, так вот какое у него дело! – хмуро улыбнулся мистер Мельмотт.
Леди Карбери была очень умна и сведуща во многом, но про Сити не знала почти ничего и решительно не ведала, чем занимаются директора.
– Надеюсь, он прилежно исполняет свои обязанности и понимает, какая привилегия – пользоваться вашим советом и руководством, – сказала она.
– Он мне особо не докучает, и я ему тоже не докучаю.
После этого леди Карбери больше не касалась дел своего сына в Сити. Она сделала еще несколько попыток разговорить мистера Мельмотта, но все они оказались безуспешны. Отчаявшись, она повернулась к кавершемскому пастору, который сидел по другую сторону от нее, и словно между делом упомянула отца Бархема. Пастор сразу оживился и начал излагать ей преимущества протестантизма; леди Карбери упоенно с ним соглашалась.
Почти напротив нее сидели Феликс и его возлюбленная.
– Я открылась маменьке, – шепнула Мари, когда он вел ее столу. Как всякая обрученная девушка, она была уверена, что жениху надо рассказывать все.
– Она что-нибудь сказала? – спросил он.
Мари в это время садилась и оправляла платье, так что не могла ответить сразу.
– Как я понимаю, ее слово ничего не значит? – продолжал сэр Феликс.
– Она много чего сказала. Она думает, что папенька сочтет вас недостаточно богатым. Тсс! Говорите о чем-нибудь другом, не то люди услышат.
Больше ничего она за время суеты, пока все рассаживались, сообщить не успела.
Феликс вовсе не хотел говорить о своей любви, так что охотно сменил тему.
– Вы катались верхом? – спросил он.
– Нет. Вряд ли здесь есть лошади, во всяком случае для гостей. Как вы добрались до дому? Были ли у вас приключения?
– Решительно никаких, – ответил Феликс, вспоминая Руби Рагглз. – Просто тихо доехал до дому. Завтра возвращаюсь в город.
– А мы в среду. Заходите к нам как можно скорее. – Последние слова она произнесла шепотом.
– Конечно! Думаю, к вашему отцу мне стоит зайти в Сити. Он там каждый день бывает?
– О да, каждый день. Возвращается около семи. Иногда в хорошем расположении, а иногда очень злой. Лучше всего он бывает после обеда, но в это время трудно его застать одного. Лорд Альфред постоянно с ним, и, когда приходит кто-нибудь еще, они играют в карты. Думаю, пойти к нему в Сити – самое правильное.
– Вы не отступитесь от своего решения? – спросил он.
– О да. Если я сказала, то уже не отступлюсь. Думаю, папенька это знает.
Феликс, глядя на Мари, вроде бы прочел в ее лице что-то, чего раньше не замечал. Может быть, она согласится с ним бежать, и тогда ее как единственного ребенка почти наверняка простят. Но что, если он убежит с Мари и женится на ней, а Мельмотт ее не простит и бросит голодать без единого шиллинга? Думая об этом, а также о хлопотах и тратах, которых потребует побег, Феликс решил, что не может себе такого позволить.
После обеда он почти не говорил с Мари, да и сама комната – тот же большой салон, в котором они собрались перед едой, – была плохо приспособлена для бесед. Снова все молчали, и минуты тянулись бесконечно, пока наконец все не начали разъезжаться по домам.
– Тебя усадили рядом с ней, – сказала леди Карбери сыну, когда они ехали в коляске.
– Думаю, так получилось само собой – девушек и молодых людей сажают через одного.
– Все это устраивают хозяева, и они не посадили бы тебя с ней, если бы не думали, что угодят этим мистеру Мельмотту. Ах, Феликс! Лишь бы у тебя получилось.
– Я делаю, что могу, маменька, и нечего все время об этом твердить.
– Хорошо, не буду. Но ты же понимаешь, как я волнуюсь. Ты замечательно вел себя с ней за обедом, я не могла на вас нарадоваться. Доброй ночи, Феликс, и да благословит тебя Бог! – сказала она, когда они расставались перед сном. – Если все получится, в Англии не будет матери счастливее меня!
Глава XXI. У них все бывают
С отъездом Мельмоттов в Кавершеме сделалось очень тоскливо. Обязанность развлекать их осталась позади, и, будь день отъезда в Лондон назначен, дамы бы по крайней мере немного приободрились. Однако четверг и пятница прошли, а о сборах по-прежнему речи не заходило, так что у леди Помоны и Софии Лонгстафф начали закрадываться страшные опасения. Джорджиана тоже изводилась нетерпением, но смело заявляла, что обман, который подозревают мать и сестра, попросту невозможен – их отец на такое не решится. Каждый день – три-четыре раза на дню – дамы намеками и напрямую спрашивали об отъезде, но все тщетно. Мистер Лонгстафф отказывался назначить дату, пока не получит некое письмо, и не желал выслушивать их предложения. «Думаю, уж во вторник мы сможем поехать», – сказала Джорджиана в пятницу. «Не
