Он посадил сначала одно тыквенное семечко в собранной и выторгованной почве. Затем второе. Удивительное дело, но свет креста оказался животворящим и вскоре появились первые ростки. Поползли лозы, распустились удивительно крупные цветы… Паша часами сидел на обрывке одеяла перед своим крохотным садиком, любуясь этой красотой и радостно читая известные ему стихи, псалмы, а потом и молясь, порой входя в раж и начиная отбивать поклон за поклоном, доходя в этом деле до многих сотен.

В этом месте улыбающийся седой рассказчик сделал паузу, чтобы мы смогли проникнуться торжественностью момента. Я понимающе улыбнулся в ответ и слегка кивнул. Этого хватило, чтобы история продолжилась. А мне не пришлось лгать — ведь спроси меня кто, понял ли я что случилось с Пашей Аквариумистом, то я бы ответил, что он либо сошел с ума, либо как делал все, чтобы этого не случилось. Когда разум не выдерживает сокрушительной мрачности и безысходности бытия, ему требуется хоть какая-то отдушина…

Следующие годы Паша собирал почву, растения и даже насекомых. Не все приживалось. Не все выживало. Но его невероятный сад рос, а стоящие среди растений банки тоже были полны различной жизни. Паша усердно молился и трудился непрестанно. По его описаниям, к концу своего сорокалетнего бдения, он превратил весь крест в огромный благоуханный цветущий сад…

— Ну а затем по отбытию своего срока он был отпущен на волю и чудесным образом оказался… прямо у дверей заброшенной Пальмиры — радостно заявил рассказчик и что-то пробормотал про неисповедимость путей, силу непоколебимой веры и самой жизни, после чего широко развел руками и добавил — Так родилась Пальмира цветущая! Малый райский уголок! Так вот… а потом…

Потом Паша Аквариумист еще больше трех десятков лет неустанно трудился в сем заброшенном уголке, упорно работая над его превращением в большой плодоносящий сад с полными рыбой прудами. В этом деле ему помогал еще один бывший сиделец, быстро проникаясь философией Паши. Рука об руку они трудились не только над выращиванием сада, но и над созданием полезных нравоучений для тех, кто все еще летал в крестах и нуждался в подобных наставлениях для собственного выживания. Не сразу им удалось разобраться в чужеземном радио, но им все же удалось и это принесло огромную пользу для всех сидельцев. Пальмира принесла великую пользу! А когда нужда в наставлениях исчезла, малое убежище замолкло, давая право голоса уже появившимся другим растущим на этой ледяной земле Убежищам…

— Стоп! — не выдержал я, усаживаясь прямо и стряхивая дрему — Я не допонял…

— Чего именно… — старик сделал паузу, но так и не произнес почти ожидаемого «сын мой».

— Жил Паша жил… сорок лет в кресту прожил… — медленно проговорил я.

— Все верно. Так и было. И что тут непонятного?

— И потом вдруг очутился у дверей будущей Пальмиры?

— Так и есть.

— Вместе со своим разросшимся садом? С кучей стеклянных банок полных тропических рыбок, не переносящих холодную воду…

— Конечно нет — солнечно улыбнулся старик — Как бы он все унес в своих руках?

— Вот и я про это спрашиваю — кивнул я — И как вон вообще отыскал вход в будущее убежище? Стальные двери были открыты?

— У тебя много вопросов…

— Только касательно непонятных мест в ярком повествовании — я заставил себя улыбнуться и… махнул рукой — Но это неважно. Продолжайте. А я пройдусь по огороду — не возражаете?

— Ходи, где хочешь и смотри куда хочешь — ответил улыбкой старче и повернулся к продолжающим сидеть на лавке моим спутникам — Так вот…

— Стоп! — это не выдержала Милена — Я технарь. И мыслю по технарски. Можно меньше сказочного и побольше приземленного, и точного? Охотник прав в своих вопросах. Каким таким образом Паша не только оказался прямо у ворот будущей Пальмиры, но и сумел сохранить все вот это — она указала на старый сад и огород.

— Прекрати — тихо сказал я и, посмотрев на покашливающего в задумчивости рассказчика, пояснил — Он не расскажет. Видно же. Не расскажет и все тут.

— Но…

— Прекрати — попросил я — У каждого из нас есть шкаф с пыльными скелетами и закопанными тайнами. Правды все равно не узнаем. Да и не затем мы здесь. Так что меня больше интересует другое — вы нам плодов дадите? — я уставился на старика, в то же время указывая рукой на грядки — Вот всего этого. Хотя бы понемногу каждого вида.

Прижав руки к груди, Митомир поклонился:

— Дадим с радостью. Добром за добро всегда готовы отплатить мы.

Молча кивнув, я отвернулся и пошел к огороду.

Пальмира может и не лгала. Но Пальмира многого недоговаривала. Очень многого…

Появилось сильное желание выполнить здесь все взятые на себя обязательства, после чего нагрузить вездеход и как можно быстрее укатить отсюда. Сзади послышался уже знакомый частый стук и я обернулся. Меня догоняла явно не пожелавшая дослушать историю Милена на костылях. Доковыляв до меня, она повисла на костылях и, не сводя глаз с огромной и действительно сказочно выглядящей царственной тыквы, пробормотала:

— Ты ведь понимаешь, что если все так и было как описал Паша в своих дневниках, то скорей всего его телепортировали прямиком к вратам.

— Я бы поставил на то, что его вместе со всем содержимым креста доставили прямиком вот сюда — я притопнул ногой, ударив подошвой по свободному от почвы чистому кирпичному полу — И возможно уже в прогретое заброшенное помещение. Но это исходя из логики — раз уж помогаешь полусумасшедшему старику, то помогай до конца. К чему эти полумеры с высадкой в снег и на мороз? Реши я помочь — закинул бы прямо сюда. Отсюда и появились в их рассказе такие слова как «чудесным образом»…

— Но ты ведь понимаешь, что его помощником могли быть только…

— Кто-то из тюремщиков — кивнул я — Это первое, что приходит на ум.

— ЧерТур? — прошептала Милена.

— Запросто — хмыкнул я — Но в любом случае кто-то из хозяев этой планеты и с доступом к специальной технике. Одно дело, скажем, колбаску по случаю занести и на краю стола оставить и совсем другое — телепортировать отбывшего свое старика вместе со всем скарбом по точным координатам там внизу. Тут налицо большой замысел и четкое исполнение.

— Но почему Паше помогли?

— Прекрати — попросил я — Все это может быть большой выдумкой. Настоящими сказками. На самом деле история могла быть совсем иной, но как ты ее запишешь — так ее и будут знать потомки.