– Ну, теперь я понимаю, почему семеновцы так хорошо стреляют, раз у них такие отличные приборы!

Командующий ротой был тактичный молодой человек и не стал объяснять начальнику штаба корпуса, что прибор с зеркальцем был введен на обучение российской армии приблизительно в 1893 году и что от Витебска и до Семипалатинска, от Архангельска и до Крыма, все купринские «ефрейторы Сероштаны» прекрасно знают, что это такое.

Безобразов командовал корпусом с 1912 по 1916 год, когда было образовано два гвардейских корпуса и первый, – наша 1-я и 2-я дивизии, – получил в командование великий князь Павел Александрович, а второй – артиллерийский генерал Потоцкий. К этому времени оба корпуса были сведены в гвардейскую Особую армию, которую возглавил Безобразов, при начальнике штаба графе Н.Н. Игнатьеве, бывшем преображенском командире. О нем скажем позднее.

Безобразов проводил июльскую операцию на Стоходе, кровавую и неудачную. Как бы то ни было, в первых числах августа 1916 года Особая армия приказала долго жить, войска были переданы по соседству в 8-ю армию Каледина, а сам Безобразов в военном смысле канул в Лету.

Карьера его заместителя, великого князя Павла Александровича, была, как говорится, «чревата». Как все великие князья в России, он постоянно носил военную форму, но входил он в близкое соприкосновение с русскими войсками всего три раза в жизни: командуя эскадроном, конно-гвардейским полком и гвардейским корпусом. Последние две должности с перерывом в 16 лет, во время коего он вообще ничего не делал.

Будучи командиром полка, П.А. совершил довольно предосудительный поступок: развел и женился на жене своего офицера, некоего Пистолькорса, между прочим, одной из самых красивых и интересных женщин, которых мне в моей долгой жизни довелось видеть.

Кстати сказать, в это же время в Преображенском полку служил ее брат, подпоручик Карнович, маленький, черненький и совершенно не похожий на свою великолепную сестру. Он по слабости человеческой на основании близкого родства с дядей царя поначалу попробовал было поважничать, но независимые и гордые «Захары» немедленно же прикрутили ему хвост и даже не назначили его в 1-й батальон, что у них считалось отличием.

Как следствие своего «скандального» поведения, П.А. снял форму и уехал жить в Париж.

По этому поводу по Петербургу ходило тогда нижеследующее восьмистишие:

Царь наш добр, но строгих правил,

Не на шутку рассердился,

Как узнал, что дядя Павел

На чужой жене женился…

Вопреки родству и дружбе

Дядю выгнал с русской службы,

И теперь нет доли горше

Дяди Павла с Пистолькоршей.

К счастью для П.А., доля его оказалась вовсе не горькой. «Пистолькорша» была ему верной и заботливой женой и родила ему трех удачных детей, особенно мальчика. Кажется, в 1910 году Павел Александрович был «амнистирован», вернулся в Петербург, брак его был признан, а жена получила фамилию княгини Палей. Так же стали называться и дети.

Как и следовало ожидать, в военном отношении П.А. был круглый ноль. Если его старший брат, Владимир Александрович, был «добрый барин № 1», то он, по справедливости, мог считаться № 2. Все же хорошие качества у него были, и внешние, и внутренние. Он был необычайно красив и, без малейшей рисовки, очень представителен и элегантен.

В музее Зимнего дворца в Ленинграде, должно быть, сохранилась масляная картина, где П.А., в золотой каске с двуглавым орлом и в золотых латах, галопом проводит на параде Конную гвардию перед царем Александром III. Очевидцы говорили, что картина сия была «достойна кисти художника».

Внутренне же П.А., при значительной лени и пассивности характера, был неглуп и вполне порядочный человек.

Близкие к нему люди говорили, что он отлично сознавал, что цари в России сделали свое дело и что при последнем Романове российская монархия быстро и неукоснительно идет к концу. Но денег за границу он не переводил и из кипящей котлом России упорно спасаться не желал, надеясь, что ему позволят «уйти в частную жизнь».

Как известно, первая, самая слепая и жестокая волна революции его потопила.

После П.А. и до конца «старой» гвардии нашим корпусом командовали, кажется, еще два каких-то генерала, но это уже были гастролеры, и писать о них не стоит.

Дивизией нашей 1-й гвардейской за мое время (1905–1917) командовали шесть человек, из них, пожалуй, только двое могли считаться военными людьми в современном, для той войны, значении этого слова.

Когда я вышел в полк, начальником дивизии был генерал Озеров, бывший командир преображенцев, высокий, весьма представительный мужчина с лоснящимся пробором. Звали его почему-то «Помадная банка», и был он даже не придворно-военный, а просто придворный человек.

После преображенской истории летом 1906 года[22], о которой пусть уже рассказывают старики, бывшие преображенцы, Озеров ушел, и мы о нем больше не слыхали.

На его место приехал старый кавказский человек, просят не смеяться, барон Антон Егорович Зальца.

Дело в том, что наш Кавказ есть и был таким поразительным и удивительным местом, и жизнь там была такая особенная, и такая этой стране была дана сила ассимилировать самые разнообразные человеческие элементы, что ярыми кавказскими патриотами были не только люди с фамилиями на «адзе», «идзе», «швили» или «ани», но делались ими и Петровы, и Степановы, и Гончаренко, и вообще все те, кому посчастливилось прожить в этом благодатном краю хотя бы несколько лет. И так же скоро, если не еще скорее, «окавкаживалисъ» русские и балтийские немцы. Мне приходилось встречаться с баронами Мейендорф, Корф и Штакельберг, которые истинной своей родиной считали не остров Эзель, а Ахалцихе или Ахалкалаки, другого вина, как напереули, не признавали и всю свою жизнь, как чеховские девицы «в Москву», стремились душой на Кавказ. И многие, выслужив пенсию, действительно ехали туда умирать.

Такой кавказец был А.Е. Зальца. На вид хорошо за пятьдесят, со свисающими седыми усами он был как две капли воды похож на лермонтовского Максима Максимыча, с той лишь разницей, что один был штабс-капитан, а другой генерал-лейтенант. В строю я его совсем не помню, и был он у нас недолго, меньше года. Но помню в лагерях один очень веселый обед с ним в качестве почетного гостя. Наш командир Мин, который всех знал, оказалось, знал и Зальца и обращался с ним, опять-таки как и со всеми, не исключая и самого царя, с полнейшей непринужденностью.

Как раз за несколько дней до обеда вторая молодая жена Зальца родила ему мальчишку, которого окрестили Серафимом. Старик был так счастлив и горд, что, выпив вина,