Я не могу удержаться и немного выглядываю из-за угла. Клара ставит чайник на подставку, а Марцель встал так близко позади нее, что их тела почти соприкасаются. Они были бы прекрасной парой. Эти двое идеально подходят друг другу — оба высокие, стройные и темноволосые.

Марцель пытается положить руку Кларе на бедро. Она оборачивается, и мне приходится снова прятаться, так что я не вижу пощечины, но определенно слышу ее.

—Не забывай, что я не работница одного из ваших клубов!— кричит Клара.— Я не собираюсь становиться одной из тех девок, что сосут твой член за дурь и наличку, пока тебе не надоест.

—Когда ты вообще видела меня таким?— кричит в ответ Марцель.— Все, о чем я прошу последние три года — это дать мне гребаный шанс.

—Не три,— отвечает Клара.

—Что?— потрясенно спрашивает Марцель.

—Два года и одиннадцать месяцев. Еще не три.

—Ты меня с ума сводишь, женщина,— говорит Марцель, расхаживая, судя по звукам, туда-сюда.— Наверное, тебе просто нравится мучить меня.

—Пойду отнесу это наверх,— говорит Клара.

Я слышу, как она собирает поднос, и несусь вверх по лестнице, прежде чем Клара меня застукает.

Я прыгаю на кровать и натягиваю одеяло, судорожно ища книгу.

Секунду спустя в комнату входит Клара, ставит поднос возле кровати и с подозрением смотрит на меня.

—Что ты делаешь?— спрашивает она по-польски.

—Ничего. Просто жду.

—Почему ты так тяжело дышишь?

—Правда? Наверное, слишком обрадовалась чаю.

Ее брови исчезают под челкой. Клара не верит ни единому моему слову.

—О, спасибо. Отличный чай!— быстро говорю я, отпивая большой глоток и обжигая язык.

Клара закатывает глаза и идет к двери, забирая с собой поднос.

Я выпиваю чай, но не иду спать.

Я слишком возбуждена событиями этого вечера. Все начиналось многообещающе, так как я впервые за все время покинула дом и его территорию. Но затем я поняла, что Миколай везет меня на встречу с каким-то ужасным русским гангстером. Если я считала Йонаса плохим, то от этого человека у меня действительно побежали по спине мурашки. Я не понимала ни слова из того, о чем они говорили за ужином, но холодность в его голосе ясно давала осознать, что он за человек.

Когда мы уходили, он попытался прикоснуться ко мне — без особой причины, не пытаясь меня облапать или что-то такое. Миколай схватил его руку так, словно собирался вырвать ее прямо из сустава. Внезапно мы оказались посреди какого-то мексиканского противостояния[36], и я была практически уверена, что это последние секунды моей жизни.

Затем мы ушли, и Миколай сидел в машине, напоминая оголенный электрический провод, гудящий от напряжения и способный убить меня током от одного только прикосновения к нему.

И вдруг ни с того ни с сего он привез нас к театру Шекспира. Я даже не думала, что там будут показывать «Безмятежность». Живя в странном мире грез в доме Миколая, я почти забыла о существовании шоу. Но стоило мне увидеть на сцене Марни и Серену, я сразу поняла, куда мы пришли.

Боже, видеть что-то, что я создала… это было совсем не то же самое, что танцевать. Словно все мои мечты воплотились наяву — полные жизни, реальные. Я не могла дышать.

Я была на множестве репетиций, но видеть шоу во всем великолепии — грим, костюмы, свет и декорации — это совсем другое. Я была так счастлива, что чуть не плакала.

Я должна была сидеть в первых рядах в окружении своей семьи. Таким был бы вечер премьеры, если бы Миколай не похитил меня.

На секунду меня пронзила злость. Я вспомнила все то, чего лишилась за эти несколько недель,— мои танцы, день рождения отца, семестр в университете.

Я перевела взгляд на Миколая. Я была в такой ярости, что чуть не накричала на него. Но он вообще не смотрел на меня — его глаза были направлены на сцену, где шел спектакль. На его лице было выражение, похожее на то, что я уже видела у него спящего. Вся резкость и гнев улетучились, уступив место умиротворению.

И я вспомнила, что вовсе не была лишена танцев в его доме. Я танцевала даже больше, чем когда-либо. Создавая что-то совершенно не похожее на все, что делала раньше. Творение не старой Нессы, а новой — девушки, которая меняется, развивается и растет с каждым мгновением так, как никогда бы не изменилась, если бы осталась дома.

Мой гнев улетучился. Мы закончили смотреть представление и поехали домой. Я думала, что Миколай захочет подняться наверх со мной. Но он поспешил куда-то в другое место.

И вот я лежу и не могу заснуть, пока не услышу звук его подъезжающего автомобиля. Потому что куда бы ни направился гангстер, это небезопасно. Всегда есть шанс, что именно этой ночью он не вернется домой.

Проходит час. Может, больше. Наконец я слышу, как шуршат шины по гравию подъездной дорожки.

Я выскакиваю из кровати, отодвигая пыльные занавески балдахина.

Босиком сбегаю вниз по лестнице в одной ночнушке. Клара забила мои шкафы огромным количеством прекрасной одежды. Но ночные рубашки вызывают мой смех. Они такие старомодные, словно предназначенные для маленькой девочки Викторианской эпохи. Сейчас я, наверное, похожа на несущегося по дому призрака.

Миколай слышит, как я сбегаю по лестнице, и оборачивается. Я вижу на его предплечьях и ладонях длинные царапины.

—Что случилось?— выдыхаю я.

—Ничего страшного,— говорит он.

—Где ты был?— Я хочу дотронуться до него и осмотреть раны, но замираю на полпути. Скорее всего, люди, поранившие Миколая — моя собственная семья. А это значит, что он, возможно, сделал что-то ужасное в ответ.

Мой рот в ужасе открывается.

Миколай видит это. Он говорит:

—Нет! Я не… это не…

—Ты навредил кому-то, кого я знаю?

—Ну… не так…

Я ни разу не видела, чтобы Миколай не мог подобрать слова. Мой желудок крутит. Кажется, меня сейчас стошнит. Я отворачиваюсь, но Миколай хватает меня за плечи и тянет назад.

—Подожди,— говорит он.— Дай мне объяснить.

Миколай уводит меня от входа в сторону оранжереи.

Он ведет меня сквозь густую зелень. На улице почти зима, но здесь все еще тепло и влажно, воздух богат кислородом и хлорофиллом. Мужчина усаживает меня на маленькую скамеечку, на которой сидел сам, когда я впервые проснулась в этом доме.

—Послушай,— говорит он.— Я никого не убил. Я действительно сделал кое-кому больно, но тот хрен полностью заслужил это.