– Присаживайтесь! – Иван отодвинул передо мной стул, и я, садясь, втайне ожидала очередное видение, как тогда, у нас дома, но ничего не случилось. – Увы, готовить я не умею, поэтому кулинарные шедевры из небольшого ресторана по дороге в город, зато вино выбирал сам.

Я исподтишка огляделась. Похоже, дом Ивану достался в том же состоянии, что и мой – нам, с учетом той лишь разницы, что последние лет сто тут никто не жил. Мебель была старая, добротная, из цельного дерева, а вот занавески на окнах – новые. Вероятно, прежние истлели. Плита если и была, то находилась в другом помещении, здесь же, в столовой, размерами сильно уступающей столовой в Большом доме, находился лишь камин, сейчас потрескивающий горящими в нем поленьями.

Столовая вызывала странные впечатления. Почему-то казалось, что Иван не собирался в ней ничего трогать, просто накупил не сочетающихся между собой мелочей, чтобы было видно, что здесь кто-то живет и за окном двадцать первый век. Пока он возился с вином, я осторожно приподняла тарелку и посмотрела на дно: так и есть, приклеен свежий ярлычок. Будто тарелки он купил, но пользовался какой-то одной, остальные просто стояли в буфете рядом с дорогими сервизами Вышинских.

– И давно вы тут живете? – поинтересовалась я, аккуратно опуская тарелку на скатерть. Скатерть, кстати, тоже была новая, наверняка даже не стиранная ни разу, потому что по-магазинному хрустела под пальцами. Извините, но я не могла представить себе Ивана, крахмалящего скатерти. Да и бумажный ярлычок – вот он, приклеенный в углу с изнаночной стороны. Почему мне кажется, что все это он вообще приобрел буквально накануне приглашения на ужин? А сам пользовался лишь тем, что было до него в этом доме.

– Где-то с осени, – ответил сосед, возвращаясь за стол с открытой бутылкой вина. – Не знал, какое вы любите, поэтому взял на свой вкус.

Я мотнула головой, давая понять, что согласна на любое.

– В Востровке о вас почти ничего не знают, – заметила как бы между прочим.

– Я редко туда хожу, – пожал плечами Иван, разливая вино. – В Березовку мне ближе. Но даже когда бываю в Степаново, в Востровку не захожу. Лесная тропа короче.

– Но там болото!

– Я знаю тропки.

– Кстати, мне показалось, что вы и сами недалеки от медицины, – снова сказала я. – Ваша рана зашита достаточно профессионально.

По губам Ивана скользнула улыбка.

– Вы меня все-таки разглядывали тогда? – хмыкнул он, ловко уходя от ответа про медицину.

– Вы же знаете, что разглядывала, – не стала отрицать я. – Не для того ли позировали?

Он рассмеялся и больше ничего не сказал, а я не стала пока выспрашивать. Не время еще.

Вино оказалось терпким, но очень приятным на вкус. Еда тоже была неплохой, так и не скажешь, что из придорожной забегаловки, рассчитанной на тех, кто просто проезжает мимо, да редкие торжества вроде свадеб и юбилеев. Некоторое время мы просто ели, обсуждая погоду и старательно обходя все острые углы, уже существующие между нами, а потом я все-таки вернулась к интересующей меня теме.

– Расскажите мне немного о себе, – стараясь улыбаться кокетливо, как обычно улыбается Юлька, попросила я. Пусть думает, что я чуть пьянее, чем есть на самом деле, пусть потеряет бдительность. – Обо мне-то вы, благодаря моей сестрице, уже многое знаете.

– Что именно вам интересно? – приподнял бровь Иван, покосившись на меня.

– Все. Откуда вы, почему купили этот дом. Я думала, вы из большого города, устали от суеты, но, если вы местный, зачем переехали в глушь?

– Чтобы устать от города, необязательно жить в Москве, – пожал плечами Иван. – Мне просто захотелось тишины и одиночества. Я никогда не бывал именно в этих местах, но вырос неподалеку, много слышал и о Вышинских, и о местных верованиях. Дальше Востровки над ними по большей части посмеиваются, но знают. Места здесь отдаленные, даже дремучие, поэтому, когда мне захотелось уединения, я про них и вспомнил.

– А кем вам приходится Ян Коханский? – невинно хлопнув ресницами, спросила я.

И каким бы хладнокровным ни был Иван, как бы ни владел лицом, а на этот раз не справился. Должно быть, не думал, что я знаю это имя. Ведь с Вышинскими Яна связывало не так и много, спустя сто лет кто вспомнит имя врача, консультировавшего младенца, которого скрывали от общества? Коханский наверняка прожил в усадьбе недолго, едва ли кто-то, кроме меня, вообще о нем знает. Кроме меня и Ивана.

– Откуда вы про него знаете? – спросил он, и даже голос прозвучал хрипло. Иван и сам это заметил, прочистил горло.

– Нашла дневник Леоны Вышинской, – ответила я, не сводя с него взгляда.

– Неправда. Леона не вела дневник.

– Откуда вы знаете?

Иван растерялся окончательно. Что ж, первый раунд за мной. И чтобы закрепить успех, я продолжила:

– Ян Коханский – ваш прадед, так? Вы именно поэтому знаете эти места, знаете о Вышинских? Едва ли он сам вам рассказывал, должно быть, уже умер к тому моменту, как вы родились, но семейные легенды наверняка существовали. Или, может, какие-то документы. Дневник Яна? Он, как врач, вполне мог его вести. Вы его видели? Читали?

Иван потрясенно молчал. Что ж, похоже, не только раунд, но и вся партия за мной. Так-то, несговорчивый сосед!

– Вы правы, – наконец сказал он. – Ян Коханский – мой прапрадед. Он умер еще до моего рождения, но мой дед, его внук, сохранил кое-какие его вещи, дневник в том числе. Из него я узнал и про Леону Вышинскую, в которую Ян был влюблен, и про эту усадьбу.

– Дадите мне почитать?

– Что?

– Дневник Яна.

– Он остался в городе.

Нет, не в городе. Дневник тут, в этом доме. Слишком уж быстро Иван сказал, что дневника здесь нет.

– Так откуда вам известно о Яне? – спросил он, перехватывая инициативу.

– Расскажете, что было в его дневнике? – парировала я.

– Сначала вы.

– Почему это?

– Потому что я первый спросил.

Я рассмеялась.

– Какое ребячество!

Иван лишь развел руками, тоже улыбаясь. Мол, уж как есть. Похоже, его вино все-таки было немного пьянее, чем я думала. Или же внезапные откровения с обеих сторон настроили нас на более легкий, дружеский, что ли, лад. По крайней мере, я вдруг взяла и рассказала ему все. И о найденных записках Леоны Агнии, и о своих видениях. Все-все, что мне было известно, а также свои предположения о том, что, видимо, Юлькина болезнь передается генетически. Вот такое хреновое наследие у Вышинских: дом в глуши и генетическое уродство.

К моему удивлению, Иван воспринял мой рассказ спокойно. Не назвал сумасшедшей, не посмеялся над видениями. Все время своего рассказа я наблюдала за ним и не увидела ни тени недоверия на лице. Он порой хмурился, но каким-то своим мыслям, будто складывал в голове пока неизвестную мне картинку.

– Значит, у вас есть воспоминания Леоны, – только и сказал он, когда я закончила.

– Ну, не все, – с сожалением поправила я. – Я будто после амнезии вспоминаю какие-то кусочки, общая картинка пока не складывается. Но я удивлена, что вы так легко поверили в это. Это… необычно.

– Необычно, – согласился Иван. – Тем не менее у меня нет причин не верить вам. Ведь все, что вы говорите, совпадает с тем, что написано в дневнике моего прадеда.

– Вот как? – Я подалась чуть вперед. – Тогда расскажите, что было дальше? Ян и Леона нашли ее брата? Того, что жил в комнате с цепями?

– Нашли. К сожалению, слишком поздно. Парень был мертв. Они так и не узнали, что именно с ним случилось. Похоже, его действительно много лет держали в этом доме, но перед приездом Михаила с семьей куда-то перевели. Видимо, новое место было не таким надежным, как старое, и ему удалось сбежать. Он никогда не бывал один в лесу, вот и угодил в болото, погиб. К сожалению, в дневнике моего прадеда написано, что в тот момент он вынужден был на время уехать, и когда приехал, все было