как о тех, с кем уже была знакома, вроде Багника и Лесуна, так и о тех, кого еще не знала: Волосене, Хихитуне, Криксе и многих, многих других. Десятках, даже сотнях мелкой нечисти, в которую верили люди. В существовании которых – большинства, по крайней мере, – не сомневалась теперь и я.

Нечисть можно было разделить на глобальную, которая жила в любом месте, и региональную, обитавшую в определенном озере, реке или деревне. Агата описывала в основном своих, с кем имела дело сама, кто нашел пристанище под ее крылом, но в книгах я встречала и тех, кто обитал в других местах. Им внимания уделяла пока мало, со своими бы разобраться.

Как бы я ни старалась раскладывать всю информацию в голове по полочкам, а все равно к концу пятого дня поняла, что в памяти моей сплошная каша.

– Ничего, – улыбнулась Вера, когда я призналась в этом. – Хранительницы изучают свою науку годами, а ты хотела за неделю управиться! Агата сокрушалась, что не смогла найти тебя раньше, чтобы хоть как-то обучить. Пусть силу ты могла получить только после тридцати, так хоть теорию знала бы к этому времени.

– А почему все-таки после тридцати? Ведь раньше это вообще солидный возраст был. Считалось, что к этому времени мудрости набираешься?

Вера пожала плечами.

– Увы, этого я не знаю. Агата и сама, кажется, не знала. Впрочем, я не помню, чтобы спрашивала.

Получив от Веры наказ закрыть книги и немного отдохнуть, я честно собиралась послушаться, но, когда дом укутала уютная ночная темнота, больше не казавшаяся мне страшной, а Юлька давно уснула, я снова спустилась в подвал. Нечисть меня сейчас не интересовала, я хотела побольше узнать о волколаках. Изучая вместе с Верой материалы этим вечером, я наконец нашла о них упоминание, но не стала обращать ее внимание на это. Просто отложила в сторону книгу, где видела название, и теперь намеревалась изучить получше.

Волколаками, как и обычными оборотнями, назвали тех людей, которые могут обращаться в зверей. В отличие от оборотней, волколаки могли обращаться в птиц, медведей, лисиц и некоторых других животных. Но все же чаще это были именно волки. Волколаки существовали двух видов: добровольные и вынужденные. Сильные колдуны могли по своей воле обращаться в волков и обратно, а иногда проклятия насылались на тех, кто колдуном не был. Тогда человек становился волколаком против своей воли на некоторое время или же навсегда, только перед самой смертью принимая обратно облик человека.

Волколаки, ставшие такими поневоле, вели себя иначе, чем истинные волки и даже колдуны в образе волка. Они старались держаться около людей, часто их можно было видеть на опушке леса, где они грустно смотрели в сторону своей деревни, выли жалобно, будто плакали. Даже сильно голодая, не ловили и не ели животных, предпочитали человеческую еду, порой побираясь на помойках, как бродячие псы.

Я аккуратно прикрыла книгу и посмотрела на серую стену, вспоминая слова Веры о том, что она кормит волка, а тот всегда ждет ее, сидя чуть поодаль, чтобы не напугать. Может ли он на самом деле быть волколаком? Но если так, то откуда тогда мертвый заяц, убитые люди? Как-то одно с другим не вяжется. Тут уж либо домашняя еда, поскольку претят убийства живых существ, либо нападения на людей.

Однако уже следующие страницы заставили меня похолодеть. Сначала автор описывал способы, которыми можно наслать проклятие и превратить человека в волколака. А способов таких, надо признать, было множество: и натягивание каких-то ниток через дорогу, переступив через которые, человек превращался в волка, и посыпание зерном, и простые банальные проклятия, и многое другое. Разные были способы также вернуть волколаку человеческое обличье: перерезать ту нить, через которую человек переступил, накрыть его платком, освященным на Пасху. Но все это подходило невольным волколакам, кто не хотел им быть. С колдунами же дело обстояло иначе.

Менять облик они могли по своему желанию, но если колдун попадался не очень сильный, то одной силы мысли ему было мало. Чтобы превратиться в волка, он должен был перевернуться через осиновый пень, который не перекрестили после того, как срубили дерево, или через… ножи, воткнутые в землю лезвиями вверх. Количество ножей в разных источниках указывалось разное: один, три, семь или даже двенадцать.

Я снова оторвалась от чтения, с дрожью в теле вспоминая ножи, которые нашла незадолго до обнаружения мертвого кладоискателя. Их было семь, и они были воткнуты в землю лезвиями вверх. Я вспомнила о ножах лишь на следующее утро, до того была сбита с толку мертвым человеком в своем парке. Снова идти туда было жутко, но уже не страшно. Чуть дальше по тропинке я слышала голоса рабочих и шум портативной бетономешалки: Виктор Алексеевич привез ребят, которые начали устанавливать забор. Поэтому появления волка я не боялась, но все равно идти туда было неприятно. Только вот ножей в кустах уже не было. Кто бы ни поставил их там, он успел забрать их раньше.

Вернувшись к книге, я узнала, что ножи нужны не только для превращения в волка, но и для обратного переворота. И если убрать один или несколько ножей в тот момент, когда колдун находится в образе волка, то при обратном перевороте он не сможет полностью стать человеком, у него останется волчья лапа, хвост или даже голова, в зависимости от того, какой нож убран. Жаль, я не вытащила нож тогда, побоялась. Может быть, смогла бы обнаружить волколака.

Все, что я читала, казалось мне бредом сумасшедшего. Рациональная часть меня, теперь накрепко запертая внутри, опечатанная со всех сторон нечистью, воспоминаниями Леоны и убитыми волками людьми, твердила, что такого не может быть. Не бывает людей с волчьей лапой или хвостом, это противоречит природе. Но все, что происходило в усадьбе, противоречило здравому смыслу, тем не менее происходило. Однако одно дело – просто нечисть, существа изначально из иного мира, другое – оборотень, человек. Люди не могут превращаться в волков, чисто физически это нереально.

Еще один тоненький голосок внутри говорил, что волколак, если он существует, ближе, чем я думаю. Никто чужой не стал бы устанавливать ножи в парке усадьбы, пусть и в далекой заброшенной части. Но кто это может быть? Вера? Кирилл? Нет, я не могла в это поверить.

За всеми этими событиями и изысканиями я и думать забыла об Иване и плане проникнуть в его дом. Тем удивительнее было однажды утром обнаружить его на пороге нашего дома. Точнее, на террасе. Я как раз вышла на нее в пижаме и с чашкой кофе в руках, а он шел к нам по дорожке из леса. Вот, кстати, еще одна странность. Я не видела его машину. В Степаново он тогда был пешком, к нам все время приходил через лес, то есть короткой тропинкой. Да и во дворе я не видела его машину, когда была «в гостях». Впрочем, это не говорило ни за, ни против легенды о том, что он айтишник. Что айтишник, что врач могут не иметь прав. Знала я одного парня, который был одним из умнейших людей, кого я встречала, но совершенно неспособным управлять автомобилем. Как будто, садясь за руль, он начисто отключал мозг. Он начинал путать право и лево, не понимал, в какую сторону крутить руль, особенно когда требовалось ехать назад, путал две несчастные педали, что уж говорить о трех. Это был единственный, наверное, случай на всю Москву, когда человека дважды исключали из автошколы, даже не допуская к экзаменам. Друзья советовали ему просто купить права, но парень не зря считался умным. Понимал, что даже если не убьет никого на дороге, то убьют его. Может быть, Иван тоже не умеет и не любит водить. Да, в глуши без машины непросто, но Березовка от его дома не так уж и далеко. А там и магазин, и автобусная остановка в город. А то и в Степаново он вполне может наведаться, как показала практика.

– Эмилия, доброе утро! – поздоровался Иван.

Я лишь удивленно приподняла бровь. Похоже,