class="p1">За этой небрежностью крылось любопытство. Я все еще помнила вчерашний день и наш с ним разговор, завернувший в сторону отношений на расстоянии и поиска компромисса. А еще помнила его категоричную реакцию, которая не могла появиться просто так, из ниоткуда.

У нее была база, выстроенная жизненным опытом, не иначе. Но Саша сделал вид, что это вовсе не так.

— Предпочту не раскрывать все карты.

— Эй, это нечестно! — воскликнула я почти возмущенно, а он только рассмеялся.

И в следующую секунду вдруг заявил:

— Ты должна публиковать где-то свои стихотворения.

Сперва я подумала, что ослышалась. Но секунды шли, а Саша продолжал смотреть на меня также спокойно, ожидая ответа.

— Ты упал, что ли? Нет. — Я покачала головой и сделала еще глоток, отчаянно желая спрятаться за собственной чашкой.

— Почему? — кажется, это было искренне удивление.

— Потому что. Сейчас я не пишу для кого-то. Только для себя.

— Думаешь, все писатели и поэты писали для кого-то? Даже когда не были известными?

— Они хотели этого, вот в чем отличие.

— А ты не хочешь?

— Хочу. Но не сейчас. — Я отвечала спокойно и негромко, несмотря на то, что с каждым новым вопросом чувствовала, как пружина внутри меня сжималась все плотнее, готовая сорваться в любой момент. А Саша почему-то не прекращал попыток докопаться до истины, о которой я не привыкла говорить с кем-то не таким близким, как мама или Гита, например.

— Лиз, это слишком красиво, чтобы просто оставить их на ноутбуке.

— Саш, ты услышал лишь одно стихотворение. Одно. С чего ты взял, что остальные лучше?

— Ты говорила, что больше не сомневаешься в себе и своей значимости.

Меня словно током прошибло. Электрический разряд, пронзивший каждую жилу, каждую вену, каждую клетку внутри.

— Это другое, — отчеканила я, вскинув подбородок.

Он упрямо покачал головой, и в этот момент мне захотелось задушить его сильнее, чем когда-либо.

— В чем другое? Это твое творчество. Ты в нем сомневаешься. А твое творчество — это часть тебя. Значит, ты сомневаешься в себе.

— Саш, я не думаю, что готова сейчас открывать свое творчество на огромную аудиторию.

— Почему?

— Потому что статус поэта в издательском и книжном сообществе всегда был для меня чем-то далеким. Чем-то, до чего я должна дойти. Когда-нибудь я стану поэтессой, не сомневайся, но не сейчас. Да и что я могу, собственно, сделать? Ворваться в издательство с требованием напечатать меня?

— Ты можешь шаг вперед сделать, — вдруг сказал он. Смотрел пристально, все так же чуть прищурив глаза, обхватив ладонями свою кружку, от которой уже не поднимался пар. — Руку протянуть. Начать действовать хоть как-то. Крупные цели состоят из маленьких свершений, и если ты не решишься и будешь оттягивать дальше, то так и не приблизишься к этой своей цели.

— Как у тебя все просто, — фыркнула я.

— А что сложного?

— Перебороть себя.

Саша осекся. Наконец-то. Молчал некоторое время, вглядываясь в мое лицо, будто хотел проникнуть в голову и прочитать мысли. Голубые глаза сделались мягче, и вся настойчивость пропала.

— Кто-то еще знает, что ты пишешь стихи? — поинтересовался он.

— Конечно.

— Значит, у тебя есть люди, которые тебя поддержат. Одним из этих людей буду я. Ты же не одна.

— Над этим нужно думать, — произнесла я, закусив губу и глядя тоже прямо на него, старательно пытаясь не задумываться над его словами, которые приятно ощутимым плотным теплом отозвались в груди.

Мне было невероятно радостно слышать их, но я лишь заставляла себя не отводить взгляд и ничем не выдавать то, как странно целительно на меня действовала его поддержка.

— Думай. И решайся.

— Ты на меня давишь.

— Да. Но во благо.

— Слушай, Саш, а не засиделся ли ты?

Он чуть не подавился чаем, который как раз допивал.

— Ты меня прогоняешь? — Он действительно будто не верил в то, что я могу это сделать.

А ведь я могу. Что ж, пришло время удивлять!

— Да, верно, прогоняю, — заявила я и поднялась со стула, подхватывая обе наши кружки и относя их к раковине.

— Зато честно, — согласился Саша и встал следом за мной, ухмыляясь краем рта.

Под моим строгим наблюдением он прошел в коридор и обулся. А когда выпрямился и снова посмотрел на меня, его взгляд снова стал лукавым и почти понимающим.

— Нет, правда, подумай, — предпринял он очередную мягкую попытку.

— Спасибо, что зашел и оставил после себя миллион новых сомнений, — едко попрощалась я.

А в следующую секунду он зачем-то нацепил на себя маску самоуверенного эгоиста, и из моей головы, будто по щелчку пальцев, исчезли все мысли о том, каким приятным собеседником он мог бы быть. Саша нажал на ручку двери, впуская в квартиру подъездную сырость, и уже собрался уходить, как вдруг обернулся, оказываясь чересчур близко. Так, что пришлось поднять подбородок, чтобы смотреть ему в лицо. Его одеколон смешался с запахом кардамона, и это почти сносило мне голову, мешая трезво мыслить.

— Не благодари. Хотя нет… все-таки можешь поблагодарить.

— Иди уже! — Я вытолкала его в подъезд, и Саша, смеясь почти в полный голос, подчинился.

— Спасибо за чай, Дюймовочка! И да, я взял билет на девять утра следующего понедельника. Это я так, рассказываю, потому что, мало ли, вдруг тебе интересно?

Сердце пропустило удар.

Надеюсь, что сейчас не все эмоции, которые я ощутила за столь короткое время, можно было прочитать на моем лице. Потому что если так, то Саша бы заметил всю ту гамму, разобрал бы ее, возможно легко отделяя одну эмоцию от другой.

Растерянность и страх — от того, что теперь я знала точную дату, после которой, скорее всего, больше никогда его не увижу.

Странное облегчение от того, что он выбрал не пятницу, не субботу и даже не воскресенье. Это значило, что у нас еще было время. Для чего, я понятия не имела, но оно просто было, и этого мне в данный момент хватало с головой.

— Отлично, — ответила я, растягивая губы в ехидной улыбке, и только один Господь Бог знал, каких усилий мне это сейчас стоило. — Теперь я могу зачеркивать числа в календаре и отсчитывать дни до твоего отъезда, ура!

— А я почему-то так и знал, что ты собираешься делать что-то такое. Какая-то ты очень предсказуемая, дорогая Лиз.

Брови взлетели вверх сами собой,