практически под любой образ.

— Черт.

— Что такое? — спросил Саша, все еще придерживая меня за плечи — так балансировать на одной ноге было намного удобнее.

Я молча расстегнула одной рукой застежку на сломанной босоножке и сняла ее. Шпилька тут же отвалилась и теперь держалась лишь на лоскуте кожи, которой была обтянута. Кажется, это было красноречивым ответом на вопрос.

— М-да, — многозначительно выдал Саша, глядя на эту неприятность.

— М-да, — повторила я и мягко убрала его руки со своих плеч.

— Что ты?..

Кажется, Саша хотел спросить, что я делаю. И теперь удивленно наблюдал, как я снимаю с себя вторую босоножку, оставаясь босиком. Асфальт успел нагреться за день, но не обжигал. Ступни ощущали твердую шероховатость и тепло, от которого хотелось довольно замурлыкать.

— Ты что, пойдешь босиком? — Насмешливые нотки в глухом голосе заставили оторваться от своих босых ног и поднять глаза.

Саша стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на меня с нескрываемой иронией.

— Да, — уверенно кивнула я.

— По асфальту? — Его бровь приподнялась, из-за чего на лбу образовалось несколько коротких складок.

— По асфальту, — снова согласилась я, тоже изгибая бровь, а недоумение Воскресенского было слишком забавным.

Улыбка растянула мои губы, и щеки потихоньку начали ныть от этого напряжения, но в груди разливалось тепло. Словно просачивалось сквозь кожу стоп и неслось вместе с кровью вверх. Наполняло тело покалывающей энергией, смешанной с медовым светом заходящего солнца.

Мне хотелось смеяться.

Это такая глупость, такая малость — бегать босиком по асфальту, как если бы я снова вернулась в детство. Как если бы лишилась разума. Окончательно сошла с ума. Но я чувствовала себя сейчас слишком счастливой, чтобы задумываться о том, как выгляжу со стороны.

А Саша все так же смотрел на меня с недоверием во взгляде. Будто тоже предполагал, что я в какой-то момент времени успела лишиться здравого рассудка. Но от этого меня лишь сильнее тянуло смеяться.

— А если стекло? — иронично поинтересовался он.

— Я же смотрю, куда наступаю, — отмахнулась я, делая несколько шагов вперед и чувствуя каждую неровность теплого асфальта под ногами. По рукам и плечам быстрой рябью скользнули щекотные мурашки.

Но счастье длилось недолго.

Как назло, в следующую секунду под ноги попался какой-то маленький острый камешек. В стопу будто кольнули толстой иглой. Я громко ойкнула и со свистом втянула в себя воздух, поджимая ногу. Кинула быстрый взгляд через плечо, чтобы убедиться, что не порезалась, но крови, к счастью, не увидела.

Что ж, дойти без травм будет сложнее, чем я себе представляла. Видимо, придется быть крайне осторожной.

Прямо за моей спиной раздался тяжелый вздох. В нем было столько обреченности, что я невольно закатила глаза и повернулась к Саше. Он будто стоял ближе, чем до этого. Смотрел на меня как на маленькую, скрестив руки на груди и покачивая головой, и выглядел так самоуверенно. Мне моментально захотелось стереть с подсвеченного теплым светом лица это выражение.

Но вдруг его взгляд переместился куда-то выше моей головы, и Саша удивленно воскликнул:

— Смотри, птеродактиль!

— Где? — резко обернулась я, мечась взглядом по небу и даже не пытаясь обдумать его фразу.

А в следующий момент крепкая рука скользнула по моей спине, а другая подхватила под колени, отрывая от земли, и уже через пару секунд я оказалась прижатой к твердой груди Воскресенского. Сердце громко стукнуло о ребра, сбиваясь с привычного ритма, пока я ошеломленно вглядывалась в абсолютно спокойные голубые глаза прямо перед собой.

— Какая ты смешная, — хохотнул Саша, сверкая своими ямочками и широкой ухмылкой. — Птеродактиль, Лиз? Серьезно?

— Поставь меня на ноги. Что ты делаешь? — прошипела я, чувствуя, как загораются мои щеки.

Свободная рука сама собой обхватила шею Саши, и я, заметив это, разозлилась на себя: совсем не те движения, если я действительно хотела, чтобы он меня отпустил.

— Ты можешь сколько угодно утверждать, что будешь смотреть себе под ноги.

— Но?.. — Я выгнула бровь, ожидая продолжения и старательно делая вид, что меня совершенно не волнует моя позиция. Что находиться в его руках само собой разумеющееся явление.

Почти.

— Но бога ради, просто посиди спокойно.

Саша подхватил меня поудобнее, из-за чего я приглушенно пискнула, сильнее вцепившись в его шею, и направился в сторону моего дома.

— С ума сошел? Хочешь нести меня?

— Кажется, я уже это делаю.

Я снова закатила глаза, но все это было не серьезно. На самом же деле я чувствовала невыразимую благодарность к нему. Саша смотрел вперед, и у меня никак не получалось поймать его взгляд, безмятежный и светлый. Губы растягивала легкая улыбка, и я не видела ни капли напряжения на лице, хотя прекрасно понимала, что нести меня нелегко. И хотя я жила не очень далеко от аллеи, к концу нашей невероятно неловкой прогулки у Саши просто отвалятся руки.

— Мне не по себе, — нервно призналась я, сжимая в пальцах свободной руки ремешки босоножек. Босые стопы ног все еще чувствовали неровность и тепло асфальта.

— Почему? — невинно поинтересовался Саша, время от времени поглядывая на меня.

Между нами было не так много расстояния, чтобы эти взгляды ничего не рождали в моей груди.

— Потому что ты несешь меня. На руках. И хочешь донести до дома.

— Какая проницательность.

— Тебе тяжело!

— Пока что нет.

— Саша! — отчаянно воскликнула я, случайно царапнув ногтем кожу на его шее.

Мне показалось, что его руки слабо дрогнули. Он снова посмотрел на меня.

— Что?

И тут я сдалась. Вздохнула, поджимая губы. Чувствуя кончиками пальцев мягкость волос на его затылке.

— Спасибо тебе.

Саша в ответ только мягко улыбнулся.

— Не за что.

Я снова тяжело вздохнула, до сих пор ощущая жар румянца на собственных щеках. Хотелось прикоснуться к ним ладонями, чтобы остудить, но обе руки, как назло, были заняты, и мне оставалось только тонуть в своей растерянности, сильнее обхватив шею Саши. А еще чувствовать тот самый запах парфюма и едва-едва уловимый — мяты.

Мы привлекали слишком много внимания. Прохожие оборачивались, не скрывая улыбок, а я продолжала делать вид, что все в порядке:

«Все так и задумано, а вы, странный мужчина, идущий навстречу, чего так пялитесь?»

Меня не сильно смущало всеобщее любопытство, неловко было больше от того, что Саше пришлось нести меня. Ему же, казалось, было все равно. Вообще все. До лампочки, кто там на него смотрит и