Шрифт:
Закладка:
— Ну, а потом возвращаются с работы муж и дочь. У нас в доме все делают мужчины. Знаете, Лорочка, если муж хочет видеть свою жену красивой и здоровой, он должен взять на себя все заботы… Ох, да, да, я сейчас! Простите, пожалуйста!
В палату заглянула методист по лечебной гимнастике, на которую Клавдия Петровна постоянно опаздывала. Нам она говорила по этому поводу:
— Что я, девочка, со скакалкой прыгать? Человеку в моем возрасте и лечение соответствующее надо.
Лора задумчиво посмотрела Самаровой вслед:
— Вот почему она такая… цветущая и вообще… Красивая женщина!
— И вовсе не красивая она! — прозвенел вдруг из-под подушки протестующий голос Надюшки. — Халат красивый, а сама… сама…
Все с удивлением обернулись к девочке, но продолжать разговор было некогда: кто спешил на массаж, кто — в кабинет электропроцедур. Успеть до обхода врача.
Этот день был последним мирным днем в нашей палате. Неприятности начались с меня. На обходе врач нашла, что у меня подскочило артериальное давление, и запретила подниматься с постели. Затем прибежал сынишка Веры; отец попал в вытрезвитель, и вообще ему, вероятно, дадут пятнадцать суток: надебоширил в магазине. К счастью, мальчика случайно увидела в холле Евлалия Серафимовна и запретила ему попадаться матери на глаза. Вера как раз была в лаборатории, у нее брали кровь на сахар…
Собрали мальчишке около трех рублей на хлеб и позвонили в школу, чтобы кто-нибудь побывал у него дома и по месту работы отца. Вере было решено пока ничего не говорить.
В «тихий час» угомонились быстрее обычного. После полдника в палаты стали пропускать посетителей. Клавдия Петровна спустилась к своим в холл сама. И только потом к ней в палату поднялась дочь, такая же крупная, полыхающая румянцем, с двумя объемистыми сумками. Перекладывая из них пакеты и банки в тумбочку, она заметила:
— Зачем тебе холодильник? Ты кушай, пока свежее. А завтра мы тебе опять принесем.
В столовую на ужин женщины отправились уже без меня. Есть одной не хотелось, и я отставила тарелку, решив ограничиться чаем. Заварить чай они не забыли, но составить мне компанию отказались. Были какие-то скучные, вялые. Даже Люда. Не изменила обычаю только Евлалия Серафимовна, пристроилась рядом, вынула из бумажной салфетки ломтик черного хлеба с омулевой икрой:
— Съешь. Потом и чаю захочется.
Но и Евлалия Серафимовна была какая-то не такая, как всегда. Я решила не задавать вопросов. Не рассказывают — значит, так надо.
Вечер тянулся долго и нудно. Вопреки обыкновению, одни уткнулись в книжки, другие разбрелись по соседним палатам.
Утром, с завтрака, опять вернулись молчаливые, с напряженными лицами. Вероятно, на этот раз я не удержалась бы от расспросов, опередила Евлалия Серафимовна. Как только остались в палате вдвоем, присела рядышком, еще раз оглянулась на дверь.
— Знаете, у Самаровой огурцы. Свежие, да. Один она съела вчера за ужином, второй сейчас. Надюшка так смотрела на нее! Ребенок же. Она — хоть бы ломтик!.. Пойду сейчас позвоню мужу. Весь бабколлектор (так Евлалия Серафимовна называла место своей работы, у них были одни женщины) на ноги подниму. Как вы думаете, достанут? А ваши? Будет у вас сегодня кто-нибудь?
Я не могла сказать Евлалии Серафимовне ничего определенного. Конец октября, какие уж там огурцы? А с другой стороны, если принесли Самаровой…
В разговор включилась вернувшаяся с массажа Люда. Ее еще не потерявшее свежести лицо побледнело от гнева.
— У меня со вчерашнего вечера маковой росинки во рту не было. Как она может, а? Да я бы сама не стала есть, отдала ребенку.
Вероятно, будь женщины людьми здоровыми, не принимай они так близко к сердцу судьбу обреченной на тяжкую болезнь Надюшки, они не стали бы делать из этих огурцов события. Тем более, что вкусная еда у девочки не переводилась. Поведение Самаровой казалось им чудовищным, несовместимым с обликом женщины. Все мои попытки погасить страсти были безуспешны. Появившаяся за Людой в палате Вера брезгливо оглядела койку Клавдии Петровны и, подойдя, раздергала на ней и без того не очень-то аккуратно застланное покрывало, смяла подушки.
— Ася ей опять покажет!
Огурцов достать не удалось. Ни в тот день, ни позже. Мои знакомые принесли апельсины. Кто-то раздобыл баночку маринованных красных помидоров. Сослуживцы Евлалии Серафимовны притащили коробку шоколадного набора, ее муж купил в ресторане поезда «Москва — Улан-Батор» огромный ароматный ананас. Надюшка, разумеется, уже давным-давно забыла про огурцы. Палата о них помнила.
Конечно же, Клавдия Петровна не могла не почувствовать молчаливого отчуждения женщин. Из столовой возвращалась теперь раньше всех, торопливо доставала из тумбочки свои припасы и плотно закусывала. На ночь перед сном выпивала еще бутылку кефира или сливок.
После ужина она теперь уже не принимала участия в наших чаепитиях. Устраивалась в коридоре под зеленью разросшейся пальмы, большая, величественная. Из-под длинного халата едва виднеются отороченные белым мехом туфли, руки на подлокотниках, на красивых точеных пальцах поблескивают дорогие массивные перстни. Она всегда брала с собою лакомства — коробку мармелада, орехи. В тот день, когда Самарова вышла в коридор и уселась в кресло с огромным яблоком апорт в руках, Евлалия Серафимовна опять разволновалась:
— Подумаешь, апорт! Завтра у нас у всех будут такие. И даже лучше.
И действительно, на следующий же день ее муж принес в палату целый баул яблок. Евлалия Серафимовна собственноручно перемыла их, натерла до глянца полотенцем и водрузила всем на тумбочки по три яблока. Надюшке соорудили целый натюрморт из самых отборных, самых красивых плодов.
Эти яблоки и ввели Клавдию Петровну в заблуждение. Вернувшись из столовой и, по обыкновению, принимаясь за домашние припасы, Самарова поделилась со мною своими выводами:
— Завидуют они мне. Что я хорошо питаюсь. Я же не виновата, что они не могут себе этого позволить.
Я возразила мягко:
— Чего им завидовать!.. Теперь никто голодным не ходит. Всех нас навещают, всем приносят.
— Не скажите! — принимаясь за курицу, усмехнулась Клавдия Петровна. Еще она съела пару пирожных с кремом и запила это бутылкой ряженки. Я невольно подумала, что каждому из нас такого количества пищи вполне хватило бы на целый день.
Между тем наступил день обхода профессора. Видя, что и персонал, и все мы наводим порядок в палате с особой тщательностью, Клавдия Петровна тоже принялась было заново перестилать свою постель. Появившаяся в дверях палаты Ася жестковато отстранила ее от этого занятия:
— Дайте-ка я сама. Женщина называется!
Клавдия Петровна безропотно уступила сестре. Она очень волновалась перед предстоящим «большим» обходом. Ей казалось: профессор осмотрит ее — и все ее хворости как
