Разговор со Сталиным в его кремлевском кабинете до сих пор стоял перед глазами. Пронзительный взгляд из-под кустистых бровей, неторопливые жесты, негромкий голос с характерным акцентом… И холодная, расчетливая логика, с которой вождь анализировал каждое мое слово.

Я отпил глоток кофе и подошел к большой карте СССР, висевшей на стене кабинета. Красные флажки отмечали предприятия, уже входившие в мою производственную группу. Сталелитейные заводы в Магнитогорске и Златоусте, машиностроительные в Москве и Нижнем Новгороде, угольные шахты Кузбасса, нефтепромыслы в Поволжье, рудники на Урале… А еще конструкторские бюро, исследовательские институты, транспортные узлы.

Синие флажки показывали объекты в процессе строительства или присоединения. Зеленые — перспективные проекты, включая разведку дальневосточных месторождений.

Двадцать крупных предприятий, более ста тысяч рабочих и инженеров, десятки миллионов рублей оборота… Настоящая империя, созданная всего за три года. И все это теперь под угрозой, потому что я оказался на волосок от гибели в застенках ОГПУ.

Что, если бы не ночной разговор со Сталиным? Все, что создано такими усилиями, рассыпалось бы в прах. «Империя Краснова» была бы раздроблена и поглощена другими промышленными группами.

А сам я… Лучше не думать о возможной судьбе «вредителя» в 1931 году.

Я перевел взгляд на дальневосточные рубежи. Япония уже стояла на пороге вторжения в Маньчжурию. Через несколько месяцев начнется «Маньчжурский инцидент», который в моей прежней реальности привел к созданию марионеточного государства Маньчжоу-Го и укреплению японских позиций в регионе. А еще через несколько лет — бои на Халхин-Голе, у озера Хасан…

Могу ли я изменить этот ход событий? Должен ли?

Вмешательство в историю — опасная игра. Каждое изменение порождает каскад непредсказуемых последствий.

Но разве я уже не изменил историю самим своим присутствием здесь? Разработкой танка Т-30 с дизельным двигателем и наклонной броней на несколько лет раньше, чем Т-34 в моей реальности? Созданием промышленных телеметрических систем, которых не было в оригинальной истории 1930-х?

Я вернулся к карте и провел пальцем по транссибирской магистрали до Владивостока. Если Сталин прислушается к моей рекомендации и начнет разведку нефтяных месторождений в районе Дацина, это может кардинально изменить баланс сил в регионе. СССР получит крупный источник нефти гораздо раньше, чем в моей исходной истории. А возможно, даже сумеет предотвратить японскую оккупацию Маньчжурии.

До великой войны оставалось всего десять лет. Десять лет на подготовку страны к величайшему испытанию. Десять лет, чтобы создать оружие, способное остановить вермахт. Десять лет, чтобы построить заводы в глубоком тылу, куда не дотянутся немецкие бомбардировщики.

Я вернулся к столу и достал папку с планами танка. Вот он, мой главный козырь.

Танк, опередивший время. С новым невиданным двигателем, рациональными углами наклона брони, увеличенной огневой мощью. Прообраз легендарного Т-34, но созданный на несколько лет раньше и с учетом уже известных недостатков оригинала.

Если мы успеем запустить его в серийное производство до 1936 года, у СССР появится задел как минимум в два-три года перед Германией. А если Т-30 будет производиться массово, как я планирую, к началу войны Красная Армия получит тысячи машин, превосходящих любые немецкие танки того периода.

Но для этого нужно действовать быстро и решительно. Использовать новый статус и близость к Сталину для ускорения всех проектов. Выбивать ресурсы, привлекать лучших специалистов, ломать бюрократические преграды.

Личный интерес тоже нельзя сбрасывать со счетов. Сегодняшняя встреча с Котовым и Штернбергом подтвердила.

Я должен думать и о собственной безопасности. Несмотря на благосклонность Сталина сегодня, я понимал: завтра все может быть иначе.

Знание будущего — и благословение, и проклятие. Я знал о грядущих чистках, о репрессиях конца 1930-х, о миллионах погибших в лагерях. Мог ли я что-то сделать, чтобы предотвратить это? Или хотя бы минимизировать последствия?

В моей новой реальности технологический и промышленный потенциал СССР рос гораздо быстрее, чем в исходной истории. При умелом управлении это могло сократить отставание от западных держав с десятилетий до нескольких лет.

Ну что же. Есть над чем работать.

Глава 20

Паутина возмездия

Утро выдалось зябким, несмотря на март. Московская весна никогда не спешила.

Холодные ветры с севера гуляли по улицам, заставляя прохожих кутаться в пальто. Я допил кофе, просматривая последние сводки с предприятий. Мартеновский цех в Магнитогорске работал на полную мощность, а первые образцы брони для Т-30 показали отличные результаты при испытаниях.

Стрелки часов на стене показывали семь утра, когда зазвонил телефон. Тревожные нотки в голосе Мышкина заставили напрячься.

— Леонид Иванович, Ученик вчера вечером был у самого Твери. Мой человек в секретариате сообщил, что они говорили о вас. Долго говорили.

Я отложил папку с отчетами. «Ученик» это Студенцов по нашей шифровке. «Тверь» это Ягода.

— Спасибо. Надо обсудить. Встречаемся через два часа в «скворечнике».

«Скворечником» мы называли конспиративную квартиру на Чистых прудах. Маленькую двухкомнатную, с окнами на бульвар, оформленную на дальнего родственника моего шофера.

В ОГПУ о ней не знали. Я уверен в этом почти на сто процентов.

Прежде чем выйти, я проверил содержимое сейфа, закрытого особым образом. Тонкий волос, наклеенный между дверцей и рамой, остался нетронутым.

Никто не проверял его содержимое в мое отсутствие. Я извлек папку с красной полосой. Досье на Студенцова, которое Мышкин собирал для меня последние полгода. Тонкая, но смертоносная подборка документов. Настоящее оружие в умелых руках.

Студенцов умный противник, но слишком самоуверенный. Он считал меня выскочкой, временным явлением в системе сталинской индустриализации.

Это стало его первой ошибкой. Моя поездка на Лубянку должна была стать для него триумфом, а обернулась поражением.

Теперь предстояло сделать это поражение окончательным.

До «скворечника» я добирался окольными путями, несколько раз меняя маршрут, чтобы сбросить возможную слежку. Теперь, после освобождения с Лубянки и личного разговора со Сталиным, мои передвижения контролировались особенно тщательно.

Два «телохранителя» из ОГПУ неотступно следовали за мной, но сегодня утром мне удалось улизнуть от них, воспользовавшись старым трюком с двойником. Помощником Мышкина, похожим на меня телосложением.

На Покровке я зашел в булочную, а вышел через заднюю дверь во двор. Через проходные дворы и переулки вышел к Чистым прудам. Прогулялся вдоль бульвара, убедился в отсутствии «хвоста» и только тогда направился к нужному дому.

Квартира встретила меня запахом свежемолотого кофе и папиросным дымом. Мышкин уже ждал, сгорбившись над столом, заваленным папками и газетными вырезками.

— Доброе утро, Алексей Григорьевич, — я скинул пальто. — Что у нас получается с нашим другом Студенцовым?

Мышкин поднял голову. Его невзрачное лицо, которое в толпе забылось бы через