опрошенные в ходе расследования, проводимого Наркоматом Рабоче-крестьянской инспекции, утверждали, что семьи были вооружены и потому стрелять в них было «правильно». Но другие задавались вопросом, а имелось ли вообще у беглецов оружие, и считали, что нереалистичные требования по хлебозаготовкам, внедряемые чрезмерно агрессивными районными руководителями, обездолили множество семей разных национальностей и не оставили им другого выбора, кроме как бежать. Одни считали пострадавших вооруженной группой, другие – беженцами. Каратальское дело показывает, что советские руководители с готовностью закрывали глаза на насилие и, когда это было им удобно, игнорировали вполне реальные различия между мятежниками и беженцами. Однако спор о том, какое определение применять к жертвам расстрела в Каратальском районе, имел отношение не только к внутренним, но и к зарубежным делам советского государства.ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ ПЕРЕПАЛКА

Тем временем советские руководители были чрезвычайно встревожены событиями, происходившими в Китае. Между 1928 и 1933 годами, когда шло массовое переселение из Казахстана в Синьцзян, в Китае тоже царил беспорядок, и СССР периодически разрывал, а затем опять возобновлял дипломатические отношения со своим соседом709. В сентябре 1931 года императорская Япония оккупировала Маньчжурию, а в Синьцзяне продолжали править военные власти. Советское руководство с трудом контролировало свою сторону границы, но и с китайской стороны дело обстояло не лучше. В Москве боялись, что Китайское государство не способно контролировать собственные границы. Это означало, что остановить поток мигрантов, устремлявшихся в восточном направлении, можно только силой.

Свои контакты в Синьцзяне были и у других держав – у Англии и Японии. Опасаясь вмешательства англичан или японцев, советские руководители с ужасом думали о прозрачной границе длиной 1700 километров. В годы правления Шэн Шицая и Англия, и Япония стремились распространить свое влияние на Синьцзян, и регион прославился «убийствами, интригами, разведкой и контрразведкой»710. Тюркские повстанцы Синьцзяна искали военной поддержки со стороны Японии, и в 1933 году несколько японских генералов оказались замешаны в заговоре по установлению во Внутренней Азии (включавшей Синьцзян) марионеточного режима711. Немалое беспокойство вызывало и английское влияние. Уже в конце XIX века англичане размещали агентов в Кашгаре, используя Индию как базу для разведывательных действий. При советской власти ничего не изменилось: из Британской Индии по-прежнему было удобно следить за Синьцзяном и советской Средней Азией.

Советское руководство испытывало сильнейшую паранойю в связи с беспорядками в Синьцзяне и все больше утверждалось во мнении, что люди, переходившие границу, были не беженцами, а мятежниками. Доклады сотрудников ОГПУ, отправленные в январе 1931 года Льву Карахану, советскому послу в Китае и заместителю наркома иностранных дел, подробно описывали воображаемые повстанческие организации вблизи границы: «Банды эти были тщательно организованы. Имели своих организаторов, связаны были с отдельными лицами из низовой администрации… Вели агитацию за уход в Китай среди жителей советской пограничной зоны, обещая содействие уходу и устройству их на китайской территории»712.

К марту 1931 года, за несколько месяцев до японского вторжения в Маньчжурию, страх перед иностранными агентами в Казахстане достиг верхнего слоя партийной бюрократии. Голощёкин и Элиава, заместитель наркома внешней торговли, предупреждали Сталина и Молотова, что дипломатическое и торговое представительства СССР в Синьцзяне, «засоренные чуждым разложившимся элементом» и «переплетенные с русскими белогвардейцами», помогают китайскому правительству организовать бегство из Казахстана. Немало вражеских агентов, считали Голощёкин и Элиава, находится и в рядах советских пограничников на китайско-казахстанской границе. Причем за вмешательством в дела Казахстана стоит не только Китай: «По имеющимся сведениям, Нанкин в последний период усиливает нажим на Синь-цьзянскую провинцию, все более подчиняя ее своему влиянию, а стоящие за спиной Нанкина англичане проявляют большой политический и торговый интерес к Синь-цьзяну»713. Доклад Элиавы и Голощёкина показывает, что советское руководство пристально следило за событиями в Синьцзяне. Попытки нанкинского правительства установить более плотный контроль над провинцией, означавший проникновение туда англичан, воспринимались как вмешательство во внутренние дела СССР.

Возвращение к тематике Большой игры привело к тому, что советскому руководству начали повсюду мерещиться двойные агенты и иностранные шпионы. После тревоги, связанной с «агентами», которые, как сообщалось, вели тайные переговоры с китайским консульством в Алма-Ате, было приказано пользоваться каналами ОГПУ для всей официальной корреспонденции714. В «Казакстанской правде», главной русскоязычной газете республики, звучали опасения, что англичане или даже японцы строят планы вторжения в Советский Союз через Синьцзян715. Проницаемость границы приводила советское руководство в ужас, и за каждым пограничным инцидентом ему виделась работа иностранных эмиссаров.

Дипломатическая переписка 1930 и 1931 годов между китайскими чиновниками Илийской долины и консульством СССР в Кульдже показывает, как страхи советского руководства перед восстаниями и иностранным вмешательством привели к международному конфликту. В 1930 году, когда поток беженцев из Казахстана начал истощать ресурсы Китая, судьба беженцев и безопасность китайско-казахстанской границы стали предметом острой дискуссии между советским консульством и китайскими дипломатами. Иммигранты продолжали прибывать, и китайцы сообщали, что из-за катастрофического положения Казахстана число беженцев чрезмерно велико – настолько, что эффективно охранять границы Синьцзяна просто невозможно. Беглецы-казахи, стараясь миновать советских пограничников, выбирали «разные мелкие тропинки», которые сложно было контролировать, или по нескольку недель держали под наблюдением высокогорные базовые лагеря, следя за пограничными патрулями, а когда патруль проходил дальше, пересекали границу716.

Китайские дипломаты направили в советское консульство в Кульдже целый ряд гневных писем, обвиняя СССР в нарушении порядка и безопасности в регионе. Советские пограничники в Казахстане, будучи не способны остановить поток беженцев или преградить путь контрреволюционной угрозе из-за границы, начали осуществлять вооруженные рейды на китайскую территорию, где, согласно китайским докладам, они прибегали к «жесточайшим мерам», расстреливая беженцев, конфискуя скот и грабя трупы. Одна кровавая схватка произошла после того, как советские пограничники перешли в Синьцзян, преследуя отряд из 200–300 человек717. В другом случае пастух-кочевник сообщил китайским пограничникам о массовом захоронении в пустыне вблизи советской границы. При изучении этого захоронения были найдены тела более чем полусотни беженцев-казахов, взрослых и детей, а также восемь дохлых лошадей. Расследование показало, что все они умерли от ран, нанесенных огнестрельным оружием или саблями718.

Китайцы выступили с протестом, назвав советские рейды в Синьцзян нарушением «международного права» и «китайского суверенитета» и предупредив, что такие рейды несут угрозу для «дружеских отношений» соседних стран: «Если бы только наша пограничная охрана, услышав звуки выстрелов, открыла бы ответный огонь и возник бы большой пограничный конфликт, то ответственность за этот конфликт, ясно каждому, легла бы на советскую сторону»719. Угрозу эти рейды несли и для коренного населения Синьцзяна, которое, как сообщали китайские власти, в ужасе бежало с пограничных территорий, бросив свои юрты и имущество. Советские же