— Пусть дирижер заглянет ко мне в особняк Барятинских — напою.

— Договорились!

Хоть бы поскорее пережить этот ужас! Стой столбом, улыбайся, говори какую-то фигню в ответ на сказанную тебе ерунду. Ахкнязькакмырады, повторить сто раз. В список приглашенных попало куча народу, которых не пригласить было невозможно. Министры, лейб-медики, верхушка академии, всех не упомнишь даже.

Впечатлить публику я смог. Во-первых, аквариум. Все на него смотрели, не могли отлипнуть. Завораживающее ощущение, особенного «танцующие» в пусть и в слабой, но электрической, подсветке креветки. Самые «продвинутые» из гостей стучали пальцем по стеклу. Пойди, головой о стену побейся, ощутишь примерно то же самое, что несчастные обитатели моря. Детки в клетке. В следующий раз, если вдруг придется устраивать сходку аристократов, поставлю ограждение. Как в музее, смотреть издалека, руками не трогать.

Вторым, но не менее важным пунктом программы был швейцар. Почти двухметровый афророссиянин с доброй улыбкой сына акулы и крокодила, и с кулаками больше моей головы. Даже Жиган смотрелся рядом с ним пацаном. Подгон пришел откуда не ждали — от Фредерикса. Владимир Борисович телефонировал, и спросил, нужен ли мне очень экзотический слуга.

Вася служил в ярославском имении одного славного, но медленно угасающего рода. Привезли парня совсем мальцом из… Абхазии. Туземное имя с фамилией, если и были у него, давно потерялись. Швейцар, ныне совершенно вольный парень по фамилии Осипов, был нанят мной на общих основаниях, поселен во флигеле для слуг, и даже успел немного отлупить коллег по общежитию. Эти клоуны почему-то решили, что массовость в комплекте с более светлой кожей дают им преимущество. Наивные. Мудрость заключалась в том, что никто особо не пострадал — арап получил от меня полтину. За аккуратность. Кстати, надо бы научить его петь блюзы, голос у него — как у Хаулин Вулфа, низкий и сильный.

Вася, одетый в черную черкеску с газырями и шикарную папаху того же цвета, шокировал входящих громовым воплем «Добро пожаловать!». Жаль, что никто не намочил штаны и не убежал домой. Обычно дамы просто взвизгивали, а потом нервно похохатывали, озираясь на входную дверь, пока поднимались по лестнице. После чего резко налегали на спиртное. Которое разносили на небольших подносах лакеи. Шампанское улетало мигом — не успевали открывать бутылки.

Сначала приехали те, кто попроще. А для меня, соответственно, поближе. Романовский с женой, Лидией Михайловной, начальник мой, Николай Васильевич, тоже с супругой, Софьей Александровной. Вот с кем пообщался бы с удовольствием, а не с этими надутыми индюками с вывеской на лбу «голубая кровь».

Ой, да это же сам министр финансов, дорогой Сергей Юльевич! Один явился, без жены. Сделал, блин, одолжение. Будущий премьер посмотрел оценивающе, руку подал, будто подаяние нищему. Да и пошел он. Тоже мне, белая кость. Всю жизнь папины дружбаны за руку водили, карьеру делали, а теперь он снисходит. Впрочем, денежную реформу он проводит неплохо, золотой стандарт мне нравится — я-то как раз храню часть средств в сейфе в тысячерублевых металлических депозитных квитанциях. Переливающиеся почти всеми цветами радуги красивые бланки места занимают гораздо меньше монет, да и случись чего, в кармане унести можно. Так что я на этой реформе разбогател неслабо, за такое и откровенный снобизм простить можно. Но не до конца.

А вот министр внутренних дел, наоборот, был доброжелателен и улыбчив.

— Ваше Высокопревосходительство, добро пожаловать! — приветствовал я Горемыкина.

Иван Логгинович поправил пенсне, пригладил свои выдающиеся бакенбарды, с интересом осмотрелся.

— Александра Ивановна, дорогая, познакомься с Евгением Александровичем, он недавно вернул к жизни Николая Авксентьевича.

Жена Горемыкина, приземистая круглолицая дама, на похвалу не скупилась:

— Однако, князь, вы превзошли все ожидания. Какое великолепие! И этот аквариум! Чудо!

Наконец и Великие князья начали прибывать. Сергей Александрович с Лизой так широко улыбались, что я сразу понял: Отт лягушек поймал и нужный результат получил. Вот и молодец, возьми с полки пирожок. Подошли, раскланялись. Больше, конечно, я, чем они, но внимание обозначили. Потом поговорим, что-то Романовы сплошным потоком пошли. И Александр Михайлович, и Владимир Александрович. С супругами, и явно не просто так по соточке выпить зашли. «А это что, а рыбок где брал?», и прочее и прочее.

Павел Александрович приехал один. Понятное дело, он вдовец. И хоть не делает почти никакой тайны, что в этом году у него родился сын и он открыто живет с разведенной женой какого-то гвардейского полковника, но по приемам с собой возить ее не может.

— Да уж, князь, с размахом у вас тут всё сделано, — сказал он, глядя на сверкающие от электрических ламп люстры. — Даже не знаю, чего от вас еще ждать.

— Построю яхту тридцатиметровую, тонн сто двадцать, я узнавал, в Саутгемптоне в люксовом исполнении тысяч за тридцать фунтов сделают. Кстати, а ваш бывший тесть, король Греции, он кого из внуков больше любит, Марию или Дмитрия?

Павел Александрович удивленно на меня посмотрел:

— Машу, наверное. А вы с какой целью интересуетесь?

— Буду через внучку просить, чтобы остров продал в Средиземном море. Сооружу виллу, чтобы отдыхать с молодой женой, на новой яхте, — широко улыбаясь, заявил я.

Вокруг нас столпилось уже много народу, все аж замерли от такой наглости. Своего острова нет даже у Никсы. Впрочем, у него есть самая большая страна в мире.

— А ведь вы сможете, с такими ходатаями, — засмеялся Павел Александрович. — Не забудьте потом в гости пригласить, — поддержал он шутку. — Кстати, Георгий просил вам напомнить, что вы обещали заняться его лечением, — вдруг посерьезнел Великий князь. — Думаю, с новым лекарством получится?

— Увы, но нет. Лекарства от чахотки пока не существует. Есть задумка провести операцию, но тут уже не моя воля — разрешить такое в отношении Цесаревича может только Его величество. Но я напишу Его высочеству, обсужу с ним перспективы.

— Не затягивайте. У него снова открылось кровохарканье, и пришлось срочно возвращаться на Кавказ. Столичный воздух на пользу Георгию Александровичу не идет.

Ну вот! Испортил праздник.

Оркестр в бальном зале старался на все деньги. Вальсы, мазурки, и еще не пойми что. Господь миловал, мне танцевать не пришлось — я ходил и разговаривал с