а на Моховой. Может быть, Федосья перепутала Моховую с Никитской, а может быть, пересказала слышанный ею рассказ о разговоре с царем кого-то другого. Так или иначе, явившийся в Преображенский приказ отец Федосьи сообщил, что «в сем месяце» его дочь четыре дня «была в иступлении ума» и «прежде сего такая скорбь на ней бывала ж и в той скорби бывает она безумна». По приговору Ромодановского Федосья была отдана отцу под расписку[377].

Расширение «репертуара» «непригожих речей» в середине — второй половине XVIII века было своеобразным продуктом самих петровских реформ, когда начиная с 1730‑х годов на русскую историческую сцену постепенно выходит новое поколение, происходит расширение информационного пространства и читательской аудитории. Впрочем, одна тема, а именно личная жизнь царствующих особ, была общей на протяжении всего XVIII столетия.

Так, если в петровское время обвинявшиеся по первому и второму пункту нередко позволяли себе обсуждать любовные похождения первого императора, то в елизаветинское царствование умы россиян волновала воспалявшая их воображение связь императрицы с А. Г. Разумовским. Об этом говорили десятки людей, попадавших в органы политического сыска, как вполне здоровых, так и безумных. При этом немалое значение имело, видимо, то, что фаворит был украинцем. Дмитровский купец Василий Тюткин в 1750 году в московской конторе Тайной канцелярии рассказал, что муромский купец Лука Родивилов со слов иеромонаха Заиконоспасского монастыря Антония говорил ему, что «ныне щастливо владеющая всемилостивейшая государыня императрица растлена». Затем, стоя в дверях, он услышал, как «содержатель» суконной фабрики Ефим Болотин за обедом в доме купца Гаврилы Журавлева, где присутствовали «главной аптеки купчина Степан Иванов, московские первой гильдии купцы Иван Кирилов сын Баташев, Петр Матвеев сын Струговщиков, Козьма Замятнин, Иван Комлехин, Козьма Матвеев», то есть в довольно большой компании, якобы сказал: «…всемилостивейшая государыня с Алексеем Григорьевичем живет не так как тайно, но явно, и девство ростлено, и родила, де, она, государыня, младенца». Иеромонаху Антонию, по словам Тюткина, бывший иеродьякон церкви Владимирской богоматери Зосима говорил:

Вот де, батюшка, слышал я, якобы всемилостивейшая государыня Елисавет Петровна родила четырех младенцов, а все, де, это делает Алексей Григорьевич Разумовской чрез волшебство, что у них в Малороссии много волшебников. Да вот, де, от Алексея Григорьевича Его Императорскому высочеству сколько смертей было: дважды, де, чють было не задавило Его Высочество потилококом, а в третьи, де, чють было его высочество на постели не задавили[378].

Ни один из свидетелей показания Тюткина не подтвердил, но отправленный в новгородский Деревяницкий монастырь он по-прежнему был озабочен судьбой наследника престола и, уже будучи в монастыре, кричал: «Дай Бог здравие на многа лета его высочеству Петру Федоровичу, все, де, поступки дедушкины, только тетушка воли не дает; пускай, де, как хочет сама державствует, не велика, де, персона!» Тюткина было велено заковать в железа и перевести в другое помещение, но обязательно с печью, чтобы он не умер от холода[379].

Ил. 12. Граф Алексей Григорьевич Разумовский. Из кн.: Васильчиков А. А. Семейство Разумовских. [В 5 т.] Т. 1. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1880–1894. РГБ

В словах купца Болотина, возможно, содержится объяснение того, почему интимная жизнь Елизаветы Петровны занимала умы подданных гораздо больше, чем любовные связи ее предшественницы Анны Иоанновны, а позднее и Екатерины II. И Анна, и Екатерина побывали замужем, в то время как Елизавета, как за два столетия до этого ее тезка королева Англии Елизавета Тюдор, хотя официально это и не акцентировалось, в глазах подданных имела образ императрицы-девственницы. Это была черта ее царственного облика, часть ее имиджа, который разрушала связь с Разумовским[380].

Растливший «девство» императрицы фаворит (о связи Елизаветы с Шубиным, видимо, было не столь широко известно) выглядел злодеем, чьи коварные помыслы простирались на всех членов царской семьи. Слухи о враждебных отношениях Разумовского и великого князя (подследственные рассказывали о ссорах между ними и попытках наследника побить, а то и убить фаворита, от чего его всякий раз удерживала императрица), судя по делам Тайной канцелярии и ее московской конторы, были широко распространены. Семь лет спустя о заговоре против Петра Федоровича донес иеромонах Переяславского монастыря Владимир Зеленский. По его словам, местные церковники во главе с наместником монастыря Гервасием Якубовичем решили стараться, чтобы «духовный чин народ утверждал к тому, что, минув царское природное наследие, чюждое, непотребное и богопротивное наследие Российскаго престола принимать запустение, то есть скланить и утвердить, дабы старшего графа Алексея Григорьевича Разумовского в наследие Российскаго престола ввесть, а его императорское высочество Петра Феодоровича отставить». Посаженный под караул Зеленский сообщил: «…ежели Господь Бог не пресечет разумовщины, то много людей потеряется». Свои обвинения против братьев-монахов он, чья биография была богата учебой в духовной академии, службой в разных монастырях, арестами, побегами, преподаванием этики и риторики, изложил в письменном виде. Следователи Тайной канцелярии могли бы усмотреть в показаниях Зеленского заслуживающий расследования заговор малороссийского духовенства, и, скорее всего, в его доносе действительно отразились отголоски каких-то слышанных им разговоров, но сам подследственный заявил, что все это «он писал в головной болезни, а имянно гипокондрии», и этого оказалось достаточно, чтобы признать его безумным и отправить в монастырь[381]. О том, что великого князя хотят умертвить, в 1758 году говорил и сосланный в монастырь признанный душевнобольным подпрапорщик Василий Бугайский, а в 1760 году, уже в монастыре, он «вспомнил» к тому же, что Елизавета «прижила» детей от Разумовского[382].

Дьякон из Рузского уезда Исай Козмин высказался на эту же тему без обиняков: «Разумовской, де, (а которой имянно не выговорил) государыню гребет (выговорил то прямо ж)»[383]. Столь же резко осуждал поведение императрицы упоминавшийся подпоручик Иван Сечихин («батюшка Ее Императорскаго Величества с ханжами, с пустосвятами[384] не знался»[385]). Претензии отставного подпрапорщика Преображенского полка Ивана Полозова были иного свойства. В 1756 году он сетовал на то, что «отставлен, де, девкою, а оной бы девке не подлежало владеть армиею», то есть он видел проблему как раз в незамужнем статусе императрицы[386].

Внебрачные связи, заканчивавшиеся появлением на свет незаконнорожденных детей, как и распространенная практика подкидывания этих детей чужим людям, были частью российской повседневности XVIII века[387]; и совершенно естественно возникновение слухов о детях, якобы рожденных царицей Евдокией Лопухиной или императрицей Елизаветой Петровной. Примечательно, однако, что упоминания связи Елизаветы Петровны с