медицинская комиссия должна быть, значит… Значит это Клименко выронил из гребаной сумки и даже не заметил. Я скривился, убрал облатку в конверт и вновь пошел в туалет, тщательно мыть руки. Хотел отдать коллеги конверт, отругав за невнимательность, но в последний момент решил, что целесообразнее мне будет поработать с этой облаткой, тем более, что ее послали мне сверхъестественные силы, а кто я такой, чтобы спорить с ними.

Вот не понимаю я, почему люди упертые, как бараны. Ну сказали тебе – расскажи, как было дело, и тебе за это ничего не будет. Но «свидетель» Славенюк Петр Иванович оказался упертым типом, не понимающим своего счастья. Утро до самого обеда было занято многократным перемещением этого партизана из камеры в кабинет и обратно, перемежаемый задушевными разговорами, что мне, из личной моей к Петру симпатии, очень не хочется садить его в тюрьма, поэтому он должен рассказать, как присутствовал при совершении его приятелем преступных действий. Наконец до этого винторогого … гражданина дошло, что он имеет шанс отделаться легким испугом, поэтому он подписал показания, в соответствии с моим планом, что был свидетелем и нечаянным участником преступлений Попова, так как тот принудил Петю путем угрозы применить физическое насилие. Следующий день у меня ушел полностью на проверку показаний свидетеля на месте. Так как оператора мне никто не дал, слишком несерьезными были преступления, совершенные криминальной парочкой, то мне приходилось одновременно вести протокол, снимать на камеру показания Славенюка, следить, чтоб, с трудом отловленные и привлеченные к выполнению гражданского долга, понятые не разбежались, но в конце концов этот безумный день был закончен, и я отпустил замученного Славенюка Петра Ивановича, который, судя по тоскливому взгляду, прикидывал, не проще ли было ему в этих делах не свидетелем, а обвиняемым. Пока мы ездили между местами «боевой славы» криминальной парочки погребных воров, Петр, без всякого нажима, рассказал мне о найденной им в погребе женщине, о том, что три месяца после происшествия он по ночам боялся уснуть, все время перед глазами вставали открытые глаза покойницы. Расстались мы вполне нормально, правда, в надежде, больше никогда в этой жизни не встречаться.

- И что, Громов, ты надеешься, что прокурор и суд в это поверит? - Ольга Борисовна постучала пальчиком по восьми делам о кражах из погребов, подготовленных для передачи в суд. Она открыла верхнее дело и, с сарказмом зачитала показания Славенюка: «Я воспринимал угрозы Попова, как реальные, испытывал сильное душевное волнение и страх за свою жизнь и здоровье.»

- А в чем проблема, Ольга Борисовна? – я пожал плечами: - Вы бы видели этого Попова, то же бы испытывали сильное душевное волнение.

- Но этот Славенюк ведь настоящий жулик, на нем пробы ставить негде!

- Ольга Борисовна, вы представьте ситуацию – вы спустились в погреб ночью, за чужим вареньем, зажгли фонарик, оборачиваетесь, чтобы хорошенько осмотреться, а за вышей спиной, в полуметре от вас окоченевшая покойница стоит и в глаза вам с укором смотрит. Мне Петр сказал, что он после этого ни в один погреб не спускался, и я ему верю. Давайте дадим человеку шанс, тем более, для меня лучше в этих делах один нормальный свидетель, чем еще один мелкий жулик.

- Ладно, черт с тобой. Когда дело по клевете закончишь?

- На следующей неделе постараюсь. – не моргнул глазом, соврал я.

- Давай, и вообще, поднажми, а то сентябрь закончится, а у нас показатели за квартал ни к черту.

- Я очень-очень постараюсь. – я был отпущен благосклонным взмахом начальственной ручки и поспешил к себе, в мой уютный подвальчик. Ольга Борисовна мне врала, очевидно, в педагогических целях. Показатели работы отдела дознания были вполне приличные, а давать слишком много дел в суд то же было чревато. Дашь слишком много раскрытых дел – на следующий год с тебя не слезут, пока ты не достигнешь этой цифры, плюс еще немножко, а таких показателей на следующий год ты можешь и не достичь, несмотря на героические подвиги, вот и получится, что ты рискуешь в следующем году получить по мозгам ровно за то, за что тебя хвалили в этом. Для меня главной проблемой было найти потерпевших еще примерно по сорока кражам из погребов, совершенных Поповым и перековавшимся, Славенюком, по которым было все готово, отсутствовали только заявления потерпевших, но я кажется придумал, как мне собрать эту анархическую публику в нужное мне время и получить от них заявления. Если я это сделаю, то в сентябре-октябре смогу заниматься своими делами, неся милицейскую службу в режиме «нон-стоп лайт», оставаясь в стройных рядах передовиков.

Незаметно подступили выходные. В субботу я появился на работе ровно на пятнадцать минут, показался ответственному от руководства и покинул место службы, держа под мышкой папку с бланками, с самым деловым видом. После этого приехал домой, напоил кофе, только что проснувшуюся, Наташу, загрузил ее и Демона в машину и повез в ближайший бор, собирать маслята. Найдя в лесу несколько гнилых стволов и пеньков, просто усеянных маленькими грибочками, мы быстро набрали корзину и поехали на дачу, проведать моих родителей и дочь, которая жила у бабушки с дедушкой. Маслята пошли на засолку, а собранные по дороге, разномастные сыроежки были зажарены в огромной чугунной сковороде с картошкой.

А в воскресенье, с раннего утра, пошел холодный, затяжной дождь, и мы, топя печку, просто романтично грустили, завернувшись в одеяла и стараясь пореже выбираться из теплой постели, под стук тяжелых капель по крыше и постанывания, спящего за диваном, Демона, который с наступлением календарной осени окончательно перебрался ночевать в дом. Вечером, под потрескивание огоньков пары свечей выпили, вполне приличного венгерского полусладкого вина «ВВ»,