Ермаков бор, который в народе почему-то связывали с походом Ермака через Урал, оказался достойным своей громкой славы. Кедры, один другого мощнее, с потеками играющей на солнце янтарной смолы, поднимались к небу широкими кронами, унизанными точеными шишками, темнея длинноиглыми пучками. Лиственный подрост у их подножия образовывал густые заросли. Трава стояла по пояс. В воздухе густо мешались запахи цветущих трав и расплавленной солнцем смолы. Цокали копыта лошадей по каменистой дороге, веяло ленивым покоем… Господи, до чего же тут было хорошо!

На широкой поляне, в тени кедров и полотняных навесов, заранее врыли в землю столы, застелили их скатертями, прямо на траве раскатали широкие ковры. В стороне кипел многоведерный самовар. Прибывшая, видно, заранее многочисленная прислуга, которой распоряжалась Марья Александровна, жена Поленова, сновала с подносами и блюдами. В кустах стояли ящики с винами.

Да, пир готовился нешуточный.

Константин Павлович Поленов, представительный старик, неторопливо обошел поляну, проверяя, все ли как следует приготовлено к приему гостей, поманил одну из девушек и отдал ей какие-то последние приказания.

В просторном экипаже приехали Алексеевы с детьми и Я. С. Колногоров — высокий, сухощавый, седовласый. На его суровом узком лице обращали на себя внимание черные густые широкие брови и холодный властный взгляд серых глаз. Не подумаешь, что этот человек вышел из самых бесправных низовых крепостных. Его зять, Николай Иванович, молодой еще, рыхловатый господин, с несколько отечным лицом, выйдя из экипажа, скучающе оглянулся, словно насильственно доставленный в лес. Марья Якимовна, его миловидная жена, чему-то беспечно радуясь, смеялась, оглядывая детишек, поправляя на них растрепанные костюмчики. Дмитрию показалось что-то небрежное в отношении к ней мужа. Николай Иванович даже не помог Марье Якимовне сойти с коляски, кто-то другой подал ей руку.

Молодежь Поленовых, а с ними и брат Володя, коротко знакомый со всеми, сразу устремились в глубь леса. За ними побежали и внучата Колногорова.

Вскоре подъехали главные гости: управитель заводов Тагильского округа Карл Карлович Фрейлих, управитель Нижне-Тагильского завода Иван Иванович Вольстет, главный механик Альфред Иванович Лунгрен, главный лесничий Константин Иванович Бекман — высшая знать заводов Демидова. Явным становилось, что собрались они не просто ради воскресного отдыха, сколько отметить какое-то важное событие. Дмитрий видел, что перед ним не просто заводские работники, а нечто вроде придворных, в среде которых, как при дворе, о рангах не забывают. Эти люди держали в своих руках все нити огромного заводского дела на Урале. Не было тут власти большей, чем они, повелители семидесяти тысяч рабочего люда. Даже Константин Павлович среди них как-то помельчал.

В этом обществе Дмитрий, человек из низов, без всякого положения, чувствовал себя неуютно, пожалел, что поддался уговорам отца. Чуткий Поленов заметил состояние Дмитрия — самого молодого среди собравшихся, — улучил минуту, подошел к нему.

— Не чурайтесь, Дмитрий Наркисович, — добродушно заметил он, — привыкайте. После университета, конечно, на Урал вернетесь? Он нуждается в образованной молодежи. Входите в заводское общество. Поможем вам найти со временем в нем свое достойное место. У нас тут все по-простому, по-домашнему, — заверил он, не замечая фальши своих слов, ревниво наблюдая, как рассаживаются главные гости.

По знаку, данному Фрейлихом, захлопали пробки открываемого шампанского. Карл Карлович Фрейлих, осанистый, с густой, надвое расчесанной пушистой бородой, главный среди главных, холеной рукой, на пальце которой сверкал перстень с крупным александритом, поднял бокал, внушительно огладил бороду.

— Разрешите, господа, поздравить всех! В особенности нашего гостеприимного хозяина Константина Павловича Поленова…

До Дмитрия дошел только общий смысл многословного тоста Фрейлиха. На Нижне-Салдинском заводе успешно провели работы по усовершенствованию бессемеровского процесса. Повысилась производительность фабрики, улучшилось качество металла. В этом была доля труда и Николая Ивановича Алексеева.

Пили поочередно за здоровье всех гостей из Нижнего Тагила, за их жен, за хозяйку стола Марью Александровну, за всех дам, за процветание заводского дела… Конечно, и за Демидова… Потом просто выпивали и закусывали, закусывали и выпивали. Большое общество распалось на группки. Поленов держался поближе к высшему начальству. Дамы составили особый кружок, отъединившись от мужчин, и между ними шли свои разговоры. Голоса звучали все громче, заиграла музыка. Дмитрий и не заметил оркестрантов, укрывшихся за кустами.

Рядом с Дмитрием оказался «француз» — Анатолий Алексеевич Злобин, из тех, что ездил с Алексеевым во Францию и Швецию. Еще сравнительно молодой, — наверное, сорока не было, но уже начавший лысеть. Быстро захмелев, он настойчиво тянулся с рюмкой к Дмитрию, воспылав к нему симпатией.

— Наблюдаете наше общество? — с пьяной иронией говорил он. — Глухо у нас после Петербурга, дорогой студент? Дураков везде хватает, только в вашем Петербурге они не так заметны, как у нас… Видите этого павиана Карла Карловича? Главный… А ведь ни уха ни рыла в заводском деле не понимает. А держится… Уж сколько лет всем тут вертит… Вы всмотритесь повнимательнее в наши прелестные уральские картинки, вдумайтесь. Сатирика бы сюда! Ни одной русской фамилии. Заводы русские, рабочие русские, а кто ими управляет? Вот сколько иноземной саранчи налетело на русское богатство!.. Хотите я вам занятную историю расскажу? Было это всего два года назад. В Нижнем Тагиле впервые мартеновскую печь пускали. По заказу ее французы выкладывали. Приехали двое: сам директор завода «Терр-Нуар» господин Вольтон и при нем этакий ферт мусье Арно. Молодой еще человек лет двадцати пяти, но бойкий… Ну-с, выложили печь, просушили ее, как вроде положено, начали разогревать. Вот тут мусье Арно и показал себя: в первые же сутки такую температуру поднял, что сводик и начало рвать, а на вторые сутки кирпичи и вовсе прогорели. Пришлось печку остановить. Заново начали выкладывать свод. Ни бельмеса этот Арнишка в металлургии не кумекает. Все видят, но вмешиваться никому не позволяют. Как же — инженер из Франции… Пять плавок дали, а толку никакого. Не идет печь. Только последнюю плавку он все-таки довел, да металл выпустил все равно никудышный… Но что думаете? В честь даже такого события устроен был пир в барском доме, великолепный пир, с шампанским. Шампанское начальству, а мастерам и работникам по бутылке пива… Сделали вид, что француз все же одержал победу, утер нос русским мастеровым…

Да-с, — продолжал увлекаясь, Злобин, не забывая подливать себе в рюмку. — Прожигает своды Арнишка, а признаться в неудачах не хочет. Тут уж и сам Карл Карлович Фрейлих видит, что дело-то неладно. Какой разговор между ними состоялся, не знаю. Только этого мусье Арно как ветром из Нижнего Тагила выдуло. Утром приходим, а его уж и след простыл. Однако