– Хочу! – с таким энтузиазмом говорит она, что ты понимаешь: цена индульгенции прежняя.

Ты выбегаешь из кухни и возвращаешься с большой амбарной книгой. Мама притащила ее с работы прошлой зимой. В этот талмуд попадают стихи с разных клочков и салфеток, если проходят отборочную комиссию в твоем лице на следующий день после сочинения. Ты начинаешь читать. Живот и голова с пониманием прислушиваются и даже временно перестают тебя дергать.

А Вам никогда не хотелось

прожить денек обезьяной?

Не той, что у ларька

влачит свой жребий пьяный.

А просто веселой макакой,

скакуньей и забиякой,

счастливой семейной макакой,

без всяких разводов и браков,

без сессий и без стипендий,

без денег, без телефона,

без ссор, обид, претензий,

идеалов и эталонов.

Сидеть себе мило на пальме,

в хвосте держать кружку пива,

в лапах – банан и подружку —

макаку, очень красивую.

Сидишь – природы венец,

герой, украшенье века, как

вдруг приходит отец.

Серьезный – ему не до смеха.

В голосе – сталь, свинец,

слов тяжела подоплека:

– Когда же ты, наконец,

станешь, Андрей, человеком?

– Хорошие стихи, – говорит мама. – Талантливые.

Она всегда так говорит. А ты ей веришь, дурачок.

Ты, наконец, добираешься до своей комнаты. Свет не включаешь. Не раздеваясь, бросаешься на кровать. Утыкаешься носом в подушку. После шестичасового отрубона у Больного спать вряд ли получится. Но полежать надо. Хотя бы чтобы успокоить взбесившийся живот. Но не тут-то было. Революционные массы внутри не собираются сдаваться. И радостно встречают перемещение в горизонталь отчаянной попыткой взять Зимний в твоей голове. Это уже серьезно. Ты бесшумным лосем-призраком бежишь по коридору в туалет. Бросаешься на колени перед унитазом. Тебя выворачивает кровью. Рвет и рвет. Ты извергаешься, как Везувий, низвергаешься, как Ниагара. Полный унитаз крови и каких-то страшных ошметков. Сразу становится легче. Более того – становится необычайно легко. И память триумфально возвращается вместе с чудовищной ясностью и легкостью восприятия. Память о последнем часе жизни, подло вытесненная хитрым трусливым мозгом. Все в порядке. Бояться нечего. Это не твоя кровь. И вообще, тебе теперь нечего бояться. Ты стоишь в ванной комнате, смотришь на себя в зеркало. Ты дико бледный. Но очень красивый. Пальцы нащупывают на шее две болезненные пульсирующие точки. Подарок доброй Мурзилки. Следы ее клыков.

Да, теперь ты вспомнил все. Вы уже почти подошли к ее дому, как впереди замаячила эта отвратительная компания. Урла! Гопников шесть. Не обойти, не объехать. И убегать поздно. Но почему-то ты совершенно их не боишься. Наоборот, тебя прямо тянет на огоньки их хабариков, торчащих из ухмыляющихся ртов. В тебе просыпается зверь. Очень древний, сильный и злобный зверь. Ты подбегаешь к ним в три прыжка и рвешь их на части. Натурально рвешь. Руками и зубами. Гопники словно бумажные. Руки, ноги, головы отрываются легко, хотя и с противным хрустом. Кровь и кишки летят во все стороны. Один успевает убежать. Да и хрен с ним. Ты занят. Ты пьешь их кровь. Лакаешь ее, стоя на четвереньках. Каким-то чудом одежда осталась чистой. Хотя какое дело зверю до одежды. Кузя испуганно дрожит, прижавшись к ноге подоспевшей к месту бойни Мурзилки. Она стоит посреди этого месива – горы оторванных ног в кирзачах, разорванных кишок и ватников, высосанных до анемийной синевы частей тел, стоит среди человеческой требухи и оторванных голов с удивленно выкатившимися глазами. Стоит и восхищенно смотрит на тебя. А ты с трудом отваливаешься от сытного ужина и резкими неприятными рывками-спазмами, сотрясающими все тело, приходишь в себя. Зверь внутри засыпает, и ты в ужасе смотришь на ад вокруг, ровным счетом ничего не понимая. Тебя трясет крупной отчаянной дрожью, словно при страшном жаре. Глаза лезут из орбит. Что за нахуй тут происходит?

– Поздравляю с инициацией. Ты очень быстро освоился, – говорит Мурзилка, и глаза ее горят ровным красным светом. – Обычно проходят сутки от укуса до обращения. Но ты необычный, особенный. Я сразу это поняла. А когда ты передознулся у Больного… Прости, ты просто не оставил мне выбора. Ты умер. Пришлось тебя укусить. Теперь ты с нами. Живи и здравствуй, новый Энди.

Так вот почему Больной не выходит из дома. Эти твари спасли и его, когда он попал в больничку с порванными венами. Телефонистка, парикмахерша – хер там – сестрички-медсестрички – гнусные упырихи, девочки-вампы. Ты трогаешь шею. Под пальцами пульсируют живые ранки. Каждую ночь, отходя ко сну, ты просил у мироздания сделать тебя самым сильным, самым неуязвимым, бессмертным. Но ведь не чудовищем… Хорошо, что у тебя полно солнцезащитных очков, чувак. Теперь они тебе пригодятся.

И вот ты стоишь в ванной комнате и любуешься на себя в зеркало. Теряешь время. Нужно понять, что еще ты можешь. Выбегаешь на улицу и на бегу превращаешься в летучую мышь. Маленькую лохматую тварь с отвратительной приплюснутой мордочкой. Машешь кожистыми крыльями, рассекаешь тягучий вязкий воздух, летишь к Объекту. В ее окне свет. Она не спит. Отлично. Но чья это голая спина ходит ходуном над девичьим телом, откинувшемся в экстазе на кровати? Сердце леденеет. Когти впиваются в ладони. Дэн! Не может быть! Твои глаза наливаются кровью. Форточки закрыты, и ты высаживаешь окно грудью. Влетаешь вместе с осколками в комнату. Предатели с перепугу скатываются с кровати. Тебя слепит белизна их тел. Раз – и ты встаешь перед ними во весь рост. Два – и ты разрываешь лучшего друга пополам, как ревность разорвала твое сердце. Дергающиеся половинки Дэна разлетаются в разные углы спальни. Три – и ты впиваешься в голубую жилку, пульсирующую на шее потерявшей сознание изменщицы. Ты выпиваешь ее в три глубоких глотка, вложив в них всю ярость. Всю боль. Дверь комнаты распахивается. В проем вбегает капитан милиции с осиновым колом в руках. Это отец Объекта. Ну да, точно, он же капитан, только вроде бы не милиции, удивляешься ты и совсем невежливо рычишь на него, показывая острые загнутые клыки. Но тонкий острый кол уже пробил твою грудную клетку, раздвинув ребра…

Ты просыпаешься – напрочь и навсегда забыв всю эту вампирскую галиматью. Слегка покалывает сердце и крутит живот. А на часах уже час ночи. Переворачиваешься на другой бок и спишь дальше. Как убитый.

День третий. Вы слыхали? Крокодил – солнце