Шрифт:
Закладка:
Но тут у меня перехватило дыхание от открывшейся мне картины: Элайза сидела за столом в центре комнаты перед бесчисленными банками, бутылочками и измельченными листьями всех цветов, рассыпанными по отдельным мискам. Всего сосудов было десятка два.
Она взглянула на меня; в руке у нее был пестик, на лице застыло сосредоточенное выражение. Щека была испачкана чем-то красным – пусть это будет просто порошок из свеклы, взмолилась я, – а вокруг лба во все стороны торчали волосы, словно она кипятила воду над огнем. На мгновение я словно вернулась на тридцать лет назад, только у стола тогда сидела я, а мать стояла надо мной, глядя на меня терпеливо, хотя и несколько раздосадованно.
Воспоминание задержалось всего на секунду.
– Что это такое? – спросила я, страшась, что измельченные листья, усыпавшие мой стол, пол и инструменты, могут оказаться смертельными. Если так, то убирать этот ядовитый беспорядок будет нелегко.
– Я… Я работаю над кое-какими отварами, – пробормотала Элайза. – Помните, когда я пришла в первый раз? Вы мне дали – по-моему, это называлось валерьяна. Вот, я немного нашла.
Она потянула к себе темную красноватую банку. Я невольно взглянула на третью полку снизу у задней стены; место, где должна была стоять валерьяна, и в самом деле пустовало.
– А вот еще – розовая вода и мята. – Она выдвинула вперед флаконы.
Что сказать этой невежественной девчонке? Она совсем ничего не соображает?
– Элайза, ничего больше не трогай. Откуда ты вообще знаешь, что ничто из этого тебя не убьет? – Я бросилась к столу осматривать все банки. – Ты хочешь сказать, что принялась таскать всякое у меня с полок, не зная, что это может с тобой сотворить? О небо, что ты успела попробовать?
Меня охватила паника, пока я думала о противоядиях от самых опасных веществ, о лекарствах, которые можно быстро смешать и тут же дать.
– Я очень внимательно слушала в последние дни, – сказала она.
Я нахмурилась, не помня, чтобы мне в последнее время были нужны вещи вроде розовой воды, змеиного яда или корня папоротника, который точно был обозначен на деревянной шкатулке, опасно нависавшей над краем стола.
– А еще я посмотрела в ваших книгах, вон там. – Она указала на книги, но они на вид были нетронуты, то есть она или лгала, или была ловка, как опытный вор. – Я приготовила несколько чаев для нас.
Она отважно поставила передо мной две чашки; первая была до краев полна темно-синей жидкости, а вторая – бледно-бурой, напоминавшей содержимое ночного горшка.
– Прежде чем я насовсем уйду, – добавила она дрожащим голосом.
Ее отвары меня не интересовали, о чем я и собиралась ей сказать, но напомнила себе, что Элайза не читала статью в газете, которая так подействовала мне на нервы. Сейчас более, чем когда-либо, мне нужно было сохранять усердие и осторожность – и разумнее всего будет продолжить уборку в лавке, последнюю перед уходом. Я не собиралась возвращаться, но не могла оставить ее в беспорядке.
– Слушай очень внимательно, девочка. – Я поставила сумку, в которой не было ничего, кроме газеты. – Ты должна уйти. Прямо сейчас, не теряя ни минуты.
Она опустила руку в горку измельченных листьев на столе. Раздавленная, с разбитым сердцем, в это мгновение она больше походила на ребенка, чем за все время, что мы были знакомы. Она взглянула на шкаф, где стояла банка, та, которую вернула нам леди Кларенс. Как растеряна, должно быть, была Элайза от моего напора и внезапной необходимости поторопиться.
И все же я не хотела открывать ей причины, побудившие меня так поступить, – я не хотела говорить ей, что знаю. Даже сейчас я хотела ее защитить.
Я склонила голову, жалея нас обеих. Хотелось бы мне отправить Элайзу к леди Кларенс, но, учитывая, что там была полиция, задававшая всем вопросы, это было бы слишком рискованно, чтобы я чувствовала себя спокойно.
– Прошу, дитя, вернись в дом Эмвеллов. Я знаю, как ты его боишься, но тебе нужно идти. Все будет хорошо, обещаю.
Элайза, стоявшая среди измельченных листьев и цветных потеков, смотрела на банки и бутылки, возвышавшиеся перед ней, и обдумывала мою просьбу. В конце концов она кивнула и сказала:
– Я пойду.
Потом обхватила пальцами нечто, я не разглядела, что, и сунула это под платье. Мне было все равно, я не стала ее расспрашивать; пусть девочка берет, что хочет. Меня ждали заботы посерьезнее.
В конце концов, на карту были поставлены наши жизни.
Сидя рядом в глубине кофейни, мы с Гейнор рассматривали две статьи об аптекаре, лежавшие перед нами на столе. Они были напечатаны в газете, называвшейся «Бюллетень по четвергам», которая, как объяснила Гейнор, распространялась не очень активно и выходила только с 1778 по 1792 год. Согласно краткому исследованию, проведенному Гейнор сегодня утром, газета в итоге закрылась из-за нехватки средств, и в архиве библиотеки хранилась лишь часть выпусков, ни один из которых не был оцифрован.
– Тогда как вы ее нашли? – спросила я, отпивая кофе.
Гейнор улыбнулась:
– Мы ошиблись с датами. Если записка из больницы и в самом деле была признанием на смертном одре, автор, скорее всего, говорил о чем-то, случившемся раньше. Так что я провела поиск по базе рукописей, расширив даты до конца XVIII века. Еще я добавила в ключевые слова «яд», это казалось логичным, если речь идет об аптекаре, которая помогала убивать людей. Поиск выдал эту статью, и я, конечно, сразу увидела изображение медведя.
Гейнор подняла первый бюллетень, от 10 февраля 1791 года. Заголовок гласил: «Констебль разыскивает убийцу лорда Кларенса».
Гейнор уже читала статью, поэтому пошла к прилавку заказать латте, а я схватила газету и быстро пробежала глазами заметку. Когда Гейнор вернулась, я сидела на краю стула, пораженно открыв рот.
– Это же скандальная история! – сказала я. – Лорд Кларенс, леди Кларенс, горничная, подающая десертный ликер на званом обеде… Вы уверены, что она настоящая?
– Более чем уверена, – ответила Гейнор. – Я проверила записи прихода о лорде Кларенсе. И точно, датой его смерти значится 9 февраля 1791 года.
Я снова указала на картинку к статье.
– Так горничная сделала восковой оттиск изображения медведя на банке, и… – Я провела пальцами по картинке. – И это тот же медведь, что на моем флаконе.
– Тот же самый, – подтвердила Гейнор. – Все сходится, чем больше я об этом думаю, тем сильнее мне кажется, что если аптекарь правда продавала яды многим женщинам, то, возможно, медведь был ее эмблемой, значком, которым она помечала свои сосуды. В этом случае ваша находка на берегу, хоть и невероятна, не такое уж совпадение, как мы изначально думали.
Гейнор взяла статью и перечитала фрагмент.
– А вот тут все начинает складываться для нашего аптекаря не очень удачно. На восковом оттиске было не только изображение медведя. Там были еще и буквы.
