Разлом и так не отличался особой живостью событий, но сейчас он словно замер в предвкушении. Интуиция гнала и гнала меня все быстрее и быстрее. Я боялся не успеть, или успеть, не знаю. Казалось бы, мне нет дела до этого мира — я не его житель, я тут даже умереть полностью не могу, вернувшись на свою базу. Мне все равно на закулисные и подковерные игры сильных мира сего, да и мелкие невзгоды меня тревожить должны мало.

Но я искренне переживаю за Лисичку, отдавая себе отчет, что помочь ей не могу. За Мышку, которая готова при любом повышении голоса нырнуть в норку. За Машу Голицыну, которой никто не даст изучать то, что ей так интересно, потому что, как и сказала Лиса, — девушки в этом мире всего лишь предмет торга для мужчин. Хочется верить, что такая ситуация лишь в верхушках клана в столице, но меня терзают смутные сомнения, что это не так.

И Фокс по своему благородный, даже если преследует свои цели, такие же, как у Императора, или совсем иные. Был бы не благородным, проходя мимо меня в узком коридоре, попытался ударить или убить, чтобы не мешался под ногами в достижении тех самых целей.

Стараясь быстрее достичь того самого финала, ведь где-то он должен быть!, я мчался, войдя в боевой транс, чтобы на ходу отмахиваться от мелких тварей, не тратя время на сражения.

Чертовы коридоры, когда они уже закончатся? Повороты, повороты, повороты… Но пространство расширялось, пусть незаметно, по миллиметру, но проходы становились шире, а обработанный камень стен и пола потихоньку сменялся «диким», с острыми гранями и углами.

Приходилось быть внимательнее, чтобы в порывистом быстром беге не запнуться, не потерять темп, увидеть подвох заранее и не наступить на опасный участок.

Когда в груди пекло, тонко намекая, что бегу я быстро и долго, а ресурсы тела небезграничны, то внезапно стены словно рухнули, и я остановился, оглядываясь на неуютном открытом пространстве.

Здоровенная пещера, чьи границы терялись в полумраке. И новый лабиринт, сложнее предыдущего: вверх по холму, пробираться между огромными кусками разных пород. «Гнездо якоря». Я все же не ошибся, и Волконский захотел совершить изысканное самоубийство чужими руками.

И тут спешка ни к чему не приведет — одна ошибка, и можно как благополучно скатиться вниз по склону, просто переломав себе все ребра, так и упасть в какую-то расщелину, где останешься умирать от голода и повреждений.

Главная опасность заключалась в том, что это искусственный холм, и камни не появились из земли, как обычные горы. Гнездо якоря — это буквальная свалка камней, появившаяся при образовании того самого якоря. Ты можешь видеть устойчивую скалу, но едва коснешься — и она перевернется под тобой, становясь уникальной могильной плитой. Или один небольшой камушек хранит все равновесие, и если ты его сдвинешь, то устроишь лавину. Тут нельзя доверять тому, что видишь, в отличии от остального Разлома. А звуков по прежнему нет. Минус еще одно чувство.

— Пуш, ты мне нужен, — подозвал я питомца, ушедшего вперед в попытке уловить чей-нибудь аромат, чтобы понять, первые мы, или нет. Безрезультатно, что и было ожидаемо. Я не чувствовал запах даже от себя, хотя бегал черт знает сколько времени, и определенно неоднократно вспотел.

К черту следящие воздушные шары, которые я сам так и не увидел, но доверял Пушистику. Мне плевать на эти «подпольные бои», речь о них больше не идет. Сейчас моя задача, как Мастера — остановить уничтожение мира, а к нему все дело и приближается. Особенно, если кто-то тронет чертов якорь Разлома. И это станет тем самым камушком, что вызовет лавину последствий.

— Слияние, — отдал я приказ, и закрыл глаза, напоследок увидя, как Пуш принимает боевую форму и прыгает на меня… В меня.

Не помню, чтобы это было так больно в прошлые разы, но сейчас меня словно снова ударила виверна. Еще успев почувствовать, что рухнул спиной на острые камни, я отдался боли трансформации, повторяя не себе, скорее, телу, что это недолго, сейчас все закончится. Но безвременье Разлома превратило это в изысканную пытку, и слияние все продолжалось, меняя мое тело. Я знал, что все идет как надо, но ощущение времени окончательно потерялось во мне.

Поэтому, как только боль схлынула, я дал себе еще пару номинальных секунд, чтобы прийти в себя, прежде чем подняться на все четыре лапы.

— Ты как? — словно издеваясь, спросил Пуш в моей голове, и я вздохнул, разминая лапы, вновь привыкая к необычному для разума строению тела.

— Сейчас буду в норме, некогда себя жалеть. Надо идти, — я поднял голову, просчитывая возможный маршрут по коварным камням, отмечая, где можно остановиться, на первый взгляд, а куда стоит лишь опереться одной лапой, приобретая опору для следующего, очень быстрого, прыжка. Хотя и отдавал себе отчет, что как только я сделаю первое движение, дальше все — воля случая. Повезет или нет, мои умения и способности тут роли особо не играли.

Нет, можно было пойти и другим путем. Если бы мне приспичило добраться до якоря Разлома, я бы просто и методично раскатал всю гору по камушку, используя как физическую, так и духовную силы. Но это потребовало времени, а его не было. Ни гипотетически, ни практически, ни метафизически или каким-либо другим видом или вариантом.

— А что будет, если якорь кто-то сдвинет с места? Не с тем, кто сдвинет, это я уже понял, а с окружающим миром? — поинтересовался Пушистик, пока я занимался строением траектории движения.

— Что-что… Разлом потеряет четкие границы и будет быстро расползаться волнами, захватывая больше места. Как цунами, знаешь, что это такое? Только во все стороны, по окружности, — мимоходом ответил я, потом вдохнул поглубже, и сделал первый шаг, с каждым прыжком набирая скорость. Наверное, именно сейчас я понял, почему, собственно, гепард. Только он мог набрать необходимую инерцию, чтобы практически взлететь вверх по склону.

— Ну Разлом, ну расползется, и что? — я видел внутренним зрением этого Гепарда, который вальяжно развалился, явно отдыхая от управления тела и получая удовольствие, как зритель в кино.

— Твари могут жить только в