от отца к дочери и от нее ко мне.

Я до сих пор помню, как добираться до нашей пещеры. Она расположена между Ртом Горы и Бессмертным Сердцем, вдалеке от остальных пещер, где искали удачи другие копатели костей. Драгоценная Тетушка водила меня туда несколько раз, и всегда весной или осенью, но никогда летом или зимой. Чтобы добраться туда, мы спускались в Край Мира и шли по центру балки, держась подальше от ее краев, где, как говорили взрослые, находились вещи, на которые нельзя было смотреть. Мы проходили мимо зарослей сорной травы, осколков разбитой посуды и куч сухого лапника. В моем детском воображении это все превращалось в иссушенную солнцем плоть, осколки детского черепа и девичьи кости. Может быть, это все тоже там было, потому что иногда Драгоценная Тетушка прикрывала мои глаза рукой.

Из трех пересохших русел мы выбирали то, которое было артерией Сердца, и оказывались перед входом в пещеру — трещину в теле горы высотой не больше метелки. Драгоценная Тетушка оттаскивала в сторону сушняк, прикрывавший вход, мы делали несколько глубоких вдохов и входили. Сложно описать словами, как именно мы туда входили, это было больше похоже на вкручивание в ухо. Мне приходилось изгибаться самым неестественным образом влево, потом ставить ногу на небольшой выступ, до которого я могла достать, только прижав колено к груди. К этому моменту я всегда начинала плакать, и Драгоценная Тетушка рычала на меня, потому что я не ввдела ее потемневших пальцев и не понимала, что она мне говорила. Я должна была следовать за ее пыхтением и хлопками в ладоши, ползти, как собака, чтобы не удариться головой и не свалиться. Когда мы добирались до большого проема пещеры, тетушка зажигала свечу в лампе и вешала ее на длинный шест с опорами, оставленный там одним из представителей ее клана много лет назад.

На полу пещеры лежали инструменты для копания: железные клинья самых разных размеров, молотки и щипцы, а также мешки, чтобы вытаскивать землю наружу. Стены пещеры казались многослойными, как рисовый пудинг Восьмое Сокровище, разрезанный пополам, где сверху были более легкие и хрустящие слои, а снизу — густые и тягучие, как тофу. Верхние слои легче всего поддавались раскопкам, а нижние были плотны, как камень, но именно там мы находили лучшие кости. Веками добытчики предпочитали нижние слои, и теперь в пещере образовался свес, грозящий обрушиться в любую минуту. Изнутри пещера напоминала коренные зубы обезьяны, готовой перекусить тебя надвое. Поэтому она и называлась Челюсть Обезьяны.

Пока мы отдыхали, Драгоценная Тетушка говорила с помощью потемневших от туши рук:

— Держись подальше от этой стороны обезьяньих зубов. Когда-то они раскусили нашего предка на части, разжевали, и он так и остался лежать здесь, в камнях. Отец нашел его череп вон там, и мы сразу же его приложили к телу. Разделять человеческую голову и тело — к большой беде.

Несколько часов спустя мы выбирались из Челюстей Обезьяны, неся мешок с землей и, если везло, с двумя драконьими костями. Тетушка поднимала их к небу, восхваляя богов. Она верила, что именно благодаря костям из этой пещеры ее семья стала известным кланом костоправов.

По дороге домой она рассказывала:

— Когда я была маленькой, к отцу приходило множество отчаявшихся людей. Для них он был последней надеждой. Если мужчина не мог ходить, то он не мог и работать. А если он не мог работать, его семье было нечего есть. Это значило, что его ждала неминуемая смерть, а вместе с ним та же судьба настигала и его род, потомков и предков.

Для таких вот отчаявшихся клиентов у отца тетушки было три разных средства: современное лечение, универсальное и традиционное. Современным лечением были лекарства, полученные от миссионеров. Универсальное состояло в заклинаниях и молитвах бродячих монахов, а традиционное он готовил сам из драконьих костей, морских коньков и водорослей, панцирей насекомых и редких семян, коры деревьев и помета летучих мышей лучшего качества. Отец Драгоценной Тетушки был настолько талантлив, что люди из пяти ближайших деревень приходили к нему, к Знаменитому Костоправу из предгорья (чье имя я обязательно запишу, как только его вспомню).

Но каким бы талантливым он ни был, он не мог отвести беду от своей семьи. Когда тетушке было четыре года, ее мать и старшие братья погибли от иссушающей кишечник болезни. Вместе с ними умерло большинство родни с обеих сторон семьи, всего через три дня после того, как они побывали на церемонии Красных Яиц[17]и напились из колодца, отравленного ядами, попавшими туда из тела девушки-самоубийцы. Костоправу было так стыдно, что он не смог спасти собственную семью, что он спустил все свое имущество и влез в долги, но организовал достойные похороны.

— Из-за пережитого горя он баловал меня как мог и позволял делать все то, что позволено делать сыну. Я научилась читать и писать, задавать вопросы, отгадывать загадки, писать «восьмичленное сочинение»[18]. Я могла гулять в одиночестве и восхищаться природой. Старики все время говорили ему, что это опасно, что я выгляжу слишком счастливой, вместо того чтобы проявлять стеснительность в кругу незнакомцев. А еще они спрашивали, почему он не бинтовал мне ноги… Отец привык видеть чужую боль, но был не готов причинять боль мне. Он просто не выносил вида моих слез.

Вот тетушка и следовала за отцом везде, где хотела, и во время работы и в мастерской. Она вымачивала древесину и собирала мох, полировала чаши весов и подсчитывала выручку. Покупатель мог указать на любой сосуд в их лавке, и она была способна прочесть состав его содержимого, даже научное название внутренних органов животных. Став постарше, она научилась выпускать кровь из раны квадратным гвоздем и пользоваться собственной слюной для промывания ссадин, накладывать личинок мух, чтобы они вычистили загнившие ткани, и прибинтовывать лоскуты кожи полосками, сплетенными из бумаги. К тому времени, как из девочки она превратилась в девушку, ей довелось услышать все существующие крики и проклятия, коснуться многих тел, живых, умирающих и мертвых, поэтому почти никто из семей не рассматривал ее как невесту для своего сына. Так и вышло, что, еще не познав прелестей любви, она познакомилась с агонией смерти.

— Если уши человека становятся мягкими и прилегают к голове, — говорила она мне, — лечить его уже поздно. Ему остается несколько секунд, после истечения которых дыхание со свистом его покидает. А потом остывает тело.

Она часто рассказывала мне такие вещи.

Когда отцу попадались тяжелые пациенты, она помогала ему уложить