Дед за руку втащил ее в квартиру, она брякнулась на колени перед мамой, сложила руки на груди:

— Обещаю больше к нему не подходить. Уволиться. Уехать. Только пусть живет. Помогите!

Наташка убежала на балкон, Борис заревел, мы с мамой так и стояли, не в силах сдвинуться с места. Дед вздернул Лялину на ноги, встряхнул.

— Живой?

Она закивала.

— Стреляли. Пробили легкое… Кровь. Нужна кровь, у него третья отрицательная, в больнице такой нет, на работе есть у одного, но у него гепатит. Помогите!

Я, Борис, Наташка были «положительные», как и мама, а потому наша кровь не подходила. Дед схватил Лялину за руку и потащил из квартиры со словами:

— У меня третья отрицательная. На чем ехать?

— Ма… машина…

По телу прокатилась волна жара, возвращая способность соображать, и я рванул за ними, настиг уже на улице, когда они садились в ментовский «бобик». Не дав закрыть дверцу, я уселся рядом с Лялиной и заявил:

— Я с вами.

Лялина обняла меня, стиснула, вжалась носом в макушку и затряслась. Наверное, она сейчас тоже винит себя, а сообщники должны держаться друг друга.

— Как это случилось? Когда? — спросил дед.

— Недавно. Караулили возле дома. Стреляли из белых «Жигулей», — отстранившись, отчеканила Лялина, будто не она только что корчилась в истерике, наклонилась чуть вперед и скомандовала водителю: — Быстрее! Каждая секунда на счету!

Водила включил сирену и вдавил педаль газа, выжимая из «уазика» максимум.

— Он истекал кровью у меня на руках! — жаловалась Анна, комкая юбку. — На соседской машине повезли в больницу, сейчас его оперируют. Много крови потерял, очень много.

— Куда пришлось ранение? — спросил дед. — Из какого оружия стреляли?

— Пистолет, — она помахала перед своим лицом. — Пелена перед глазами. Не раз-разглядела. Три выстрела. И уехали. План «Перехват». Это из-за Костаки, да?

Дед был в курсе этой истории, кроме момента, что я сознательно пошел на провокацию, а потому ответил:

— Не факт. Из пистолета, сама понимаешь, — несерьезно. Чтобы наверняка, используют АК, их сейчас раздобыть нетрудно. Совсем серьезные люди нанимают профи со снайперками.

— Костаки и так… не большой босс, — всхлипнула Анна, обернулась к деду. — Господи, как хорошо, что вы приехали!

Машина тряслась, нас мотало из стороны в сторону. В душе было пусто и гулко, словно там отмер огромный кусок, и нечем заполнить пустоту. Войти туда — страшно, признаться себе — невыносимо. Если дед узнает, почему все случилось, не отвернется ли он от меня?

Казалось, жизнь шатается, как карточный домик, а я мечусь вокруг, подпирая слабые места, но слишком много их, таких мест. Малейшее дуновение ветра — и он рухнет, и погребет меня.

Море, бизнес, мопед — все словно обесцветилось, превратилось в черно-белые наброски.

А ведь я по-настоящему никого не терял: ни я-взрослый, ни нынешний. Смерть отца в той реальности воспринималась, как свершившийся факт. Мама была чужим человеком. С бабушкой и дедом я не познакомился, у меня был только Илья.

Одиночки неуязвимы. Чем больше дорогих людей, тем больше у тебя слабых мест.

Только бы все обошлось! Еще есть надежда! Но что-то говорило, что нет. Реальность забрала отца вместо Алисы, и это мой выбор, я за него в ответе.

Потом был больничный двор. Коридор, пропахший лекарствами и смертью. На деда накинули белый халат и увели, а мы с Анной остались под закрытой дверью, потому что нам нельзя в операционную. И деду нельзя, у него сейчас возьмут кровь, и он вернется к нам.

Мелькали люди, белые халаты, колпаки. Я смотрел на суету будто из аквариума, спокойный и ко всему безразличный. Плескались вялые мысли о том, как сознание умеет отгораживаться т травмирующей реальности. Но ведь рано или поздно правда настигнет, сомнет…

Главное — выдержать первый удар.

Черт, и ведь спасительной надежды нет. Баба Валя умерла, хотя не должна была. И отец умрет, оставив меня один на один со своей совестью.

Бледная Лялина не выдавала волнения, но, я знал, что в ее душе — девятый вал. Не выдержав, она подошла ко мне и стиснула мое плечо — так ей проще было держаться, так она чувствовала, что не одна.

Дед вышел через целую вечность. Зеленый, со впалыми щеками, словно там из него высосали жизнь. Шибануло спиртом. Согнутой рукой он зажимал ватку на сгибе локтя.

— Что? — спросила Анна.

— Одна пуля раздробила ребро, пробила легкое, крупные сосуды и застряла в ребре с другой стороны. Вторая застряла меж ребер. Третья прошла навылет сбоку. Он потерял очень много крови. Настолько много, что мозг долгое время недополучал кислород. Сейчас делают операцию, откачивают кровь, вынимают осколки из легкого. Операция продлится несколько часов.

— Он будет жить? — взмолилась Лялина так, будто дед мог как-то повлиять на ситуацию.

Дед задумался, видимо, решая, что ей говорить — сладкую правду или спасительную ложь.

— Обычно с такими ранениями выживают, — наконец сказал он. — Главное опасность — кровопотеря. Вы вовремя его привезли, скорая ехала бы дольше, и ему рано начали вливать плазму крови. Будем надеяться на лучшее. Плюс я сдал почти литр, это двадцать процентов от всей крови, что есть в моем теле. Должно хватить.

Лялина обняла его и снова затряслась.

— Спасибо! Господи, пусть все будет хорошо!

Его рука скользнула по спине Лялиной.

— Анна, я советовал бы вам поспать. Мы ничем ему не поможем. Вряд ли он придет в себя сразу после операции. Скорее всего — днем. Или даже завтра днем.

Взрослый я читал, что если человек не выходит из комы в течение трех дней, то в подавляющем большинстве случаев надеяться бессмысленно, потому что его мозг мертв. Как же хотелось прямо сейчас найти опровержение этому знанию! Но Интернета не будет еще долго, а в библиотеке вряд ли есть нужные книги. Да и не поедешь на ночь глядя в медицинскую.

— Поехали домой, — повторил дед. — Это будет правильно.

Лялина мотнула головой.

— Я дождусь врача. Дождусь, когда хотя бы операция закончится.

Дед и сам бы остался, но было видно, что он с трудом держится на ногах. Но и женщину в беде он бросить не мог, а я понял одно: Лялина любит отца. Любит