Шрифт:
Закладка:
Оповещенные обо всем старейшины Братства просекко, даже самые старые из них, срочно прибыли на место совершающегося святотатства. Они стали умолять синьору пощадить лозы.
– Нет, – ответила женщина, – я выкорчую их с корнем и стану на этом месте выращивать лозы чилийского происхождения.
– Нет, чилийского нет! – закричали Братья. – Это земли «просекко».
– Красные вина! – торжествующе заявила одержимая, делая знак Питуссо, чтобы тот продолжал.
Мужчина дал газ, оглушительно заскрежетало железо. Фоторепортеры энергично защелкали фотоаппаратами, одновременно обдумывая подписи под фотографиями в завтрашнем выпуске газет. Члены Братства просекко о чем-то лихорадочно совещались.
– Хорошо, синьора, – был их ответ, – мы официально пригласим вас на внеочередное собрание Братства. Мы даем вам наше честное слово, – сказали они, положив руку на сердце.
Даже партия в китайские шашки с агентом Терезой Брунетти, в то время как венецианские колокола вызванивали разные мелодии, не растворила тревоги инспектора Стуки. Он приехал на поезде ближе к вечеру и уже успел посетить с девушкой пару-тройку баров в попытке одурманить свои разбушевавшиеся нейроны.
Инспектор проснулся около четырех утра. Он вышел на балкон и стал всматриваться в очертания вековых деревьев в саду. Кто знает, был ли этот слабый свет, который он видел в окне напротив, забывчивостью хозяев квартиры или кому-то, как и ему, в этот предрассветный час не спалось.
Там жил ветеринар, как объяснила ему Тереза, когда они сидели на балконе после ужина, наблюдая за жизнью ночного города. Ветеринар, который стерилизует котов и чаек, как утверждала девушка. Но, возможно, это было неправдой. Может быть, он лечил крабов и ящериц, а может, был уже на пенсии и лечил только себя лекарствами для лошадей и хомячков. Стуки рассказал Терезе о расследовании, о том, что они дошли до критической черты и что его в этот период переполняло раздражение.
– Я заметила, – улыбнулась Тереза.
Было почти пять утра, когда инспектор прилег на диван и тут же заснул. Тереза Брунетти ушла на дежурство, приготовив ему кофе и оставив записку: «Во сне ты совсем не похож на саму невинность».
Антимама. Стуки подскочил и чуть не упал с дивана от телефонного звонка. Часы показывали четверть десятого. На проводе был Ландрулли.
– Он признался! – кричал агент в трубку.
Инспектор ничего не соображал.
– Питуссо!
– Что-о-о?
– Он позвонил в полицейское управление четверть часа назад, спросил начальника и его соединили с Леонарди. Питуссо признался, что это он стрелял в инженера Спеджорина.
– Вы сейчас едете за ним?
– Я, Спрейфико и Леонарди.
– Втроем? А Исаако сейчас где? Ждет вас у себя дома?
– Так он сказал: я вас жду, господин комиссар. Инспектор, а вы где сейчас находитесь?
Антимама!
– В этот момент я довольно далеко. Сегодня я должен был начать работу в полдень.
– Тогда вы нас найдете у Питуссо.
– Подожди, подожди, Ландрулли! Что ты думаешь об это признании?
– Что тут скажешь, инспектор? Вчера днем мы опросили Питуссо: был ли он знаком с жертвой, что он делал вечером двадцать третьего августа и так далее: короче, все, что обычно спрашивают в таких случаях…
– И что?
– Ничего особенного. Ни намека на то, что он мог быть как-то в этом замешан.
– Понимаю.
Инспектор быстро оделся и вышел. Он даже забыл оставить возлюбленной ответную записку. Зато Стуки вчера пообещал ей пойти вместе на прогулку, рука в руке, в одну из лунных ночей. Может быть, на холмы, откуда можно будет любоваться звездами на небе, отражающимися в водах венецианской лагуны. Вообще-то, это было идеей Терезы, но ему пришлось согласиться.
До железнодорожного вокзала инспектор почти бежал. Он был уверен, что Питуссо взял на себя чужую вину. Безумец кого-то покрывал, это было ясно как день. Но кого и почему? По дороге на станцию инспектор попытался это обдумать. Эдакий мозговой штурм с самим собой: думай, Стуки, думай! Причиной всему могла быть преждевременная и скоропостижная смерть подростка. Которого Анчилотто (да, и здесь граф!) знал очень хорошо: мальчик был двоюродных братом того Леонида, которого граф взялся опекать. Он пожалел эти две несчастные семьи: в одной у ребенка не все в порядке с головой, а в другой у сына нет будущего. Анчилотто пришел в бешенство. Умирать можно такому, как он, который в этой жизни уже все попробовал. А смерть ребенка, который еще не начал жить, – слишком большая цена всем цементным богам…
– Куда вам?
– Что?
– Билет куда?
– Тревизо, – ответил Стуки, погруженный в свои мысли.
За окном вагона одна за другой мелькали железнодорожные станции. Многие люди, рассуждал Стуки, догадывались о том, какие чувства по отношению к цементному заводу и его руководителю испытывал граф Анчилотто. Кто-то из комитета, это точно; еще синьора Аделе, Исаако Питуссо. А Франческа Дель Санто? Та, которой приходилось не только ублажать его тело, но и лечить душу. Из дома священника пистолет выкрала синьора Аделе, Стуки был в этом уверен. Чтобы отдать его Питуссо? Который стреляет из него ночью во время грозы, потом бежит к заводям, привязывает пистолет к леске и бросает в воду. Откуда через пару недель его достает мальчик Леонид Саба. Почему именно он?
Поезд начал тормозить. Патроны! Антимама, как он об этом раньше не подумал? Он должен был поговорить с доном Амброзио. Это первое, что нужно сделать.
Быстрым шагом Стуки направился домой, в переулок Дотти. Он оседлал свой старый мотоцикл и помчался в направлении холмов «просекко», не особо обращая внимание на ограничения скорости.
Дон Амброзио посмотрел на него удивленно.
– Какие патроны?
– Оружие ваших доморощенных пацифистов вы хранили с патронами или без?
– Вы шутите? Вы хотите, чтобы я при церкви держал не только оружие, но и патроны? Все это оружие абсолютно безопасно.
– Все те чудаки, которые приносили вам оружие, оставляли его без патронов?
– Большинство – да. Кое-кто
