Иначе подошел к делу В. Н. Лазарев, сосредоточившийся на технических сторонах процесса создания полноценного критического отдела. Он предложил разработать последовательную стратегию отбора и рецензирования новых изданий[649]. Идеологических моментов он не коснулся.

С выступлением В. Н. Лазарева резко контрастировала речь А. Б. Рановича. Он возмутился тем, что авторы не подчеркнули задачи создания нового советского византиноведения в противовес старому, буржуазно-дворянскому. Недостатком является также и отсутствие статей общетеоретического характера. Ясно, что такие статьи должны были играть роль директивных. Не удовлетворила выступавшего и статья Б. Т. Горянова о Ф. И. Успенском. «Автору статьи следовало решительно выступить против “объективизма” и “позитивизма” Ф. И. Успенского»[650].

З. В. Мосина акцентировала внимание на том, что в редакционной статье прямо говорится о «мировом византиноведении», а это необходимо срочно исправить.

Явным диссонансом стало выступление члена-корреспондента Н. В. Пигулевской, которая отметила большую и плодотворную работу редакции «Византийского временника». Она отчетливо встала на защиту Е. А. Косминского и его сотрудников. «Но если редакция недостаточно подчеркнула в этой статье принципиальное различие между советским и буржуазным византиноведением, то это различие красной нитью проходит через все научные статьи, помещенные в журнале»[651], — заявила Н. В. Пигулевская.

С критикой в адрес «Византийского временника» Е. А. Косминский официально согласился и на Византиноведческой сессии Отделения истории и философии АН СССР, прошедшей 27–28 ноября 1947 г. Выступая на ней, историк подчеркнул чрезвычайную актуальность византиноведения: «Мы видим, как все теснее связывают свои судьбы с судьбами СССР страны Восточной Европы, страны новой демократии. Народы этих стран соединены с нами историческими и культурными традициями. Византийская история является одним из звеньев, которые объединяют нас со странами Юго-Восточной Европы»[652]. Интересно, что далее академик говорил о наличии «пока еще скромных успехов» советских византиноведов. Через год говорить о скромных успехах было уже нельзя, успехи должны были быть колоссальными. Тем не менее, дежурный тезис об априорном превосходстве советской, марксистско-ленинской науки все же был озвучен.

Все прозвучавшие критические замечания на «Византийский временник» были повторены в рецензии, написанной Ф. Россейкиным и опубликованной в «Вопросах истории»[653]. Фактически ничего нового она не добавила, а это свидетельствовало о том, что круг обвинений сформировался и меняться не будет.

Таким образом, оба издания попали в стандартную «ловушку времени». Когда они создавались, а затем издавались, то вполне вписывались в существовавшие требования. Но повороты внешней и внутренней политики все изменили. Кроме того, летом прошла сессия ВАСХНИЛ, запустившая кампанию по «борьбе с объективизмом». Теперь их содержание свидетельствовало о явно неблагополучном положении в советской медиевистике.

Экстренные заседания сектора истории Средних веков прошли 2 и 4 сентября 1948 г. К сожалению, стенограммы за 2 сентября обнаружить пока не удалось, в то время как стенограмма за 4 сентября была найдена в Научном архиве ИРИ РАН. Тем не менее, сохранились отчеты, опубликованные в «Вопросах истории», позволяющие в общих чертах восстановить события первого дня.

Итак, заседание 2 сентября началось докладом Е. А. Косминского. Заведующий сектором признал обоснованность критики, прозвучавшей в печати. Основным стал призыв перестроить работу сектора так, «чтобы приблизить медиевистику к задачам сегодняшнего дня»[654].

Б. Д. Поршнев попытался на волне идеологических кампаний продвинуть свою концепцию классовой борьбы как движущего фактора исторического процесса. Он подчеркнул, что отличие настоящего марксизма от исторического материализма, которого придерживались П. Г. Виноградов, А. Н. Савин, Д. М. Петрушевский, И. В. Лучицкий и другие буржуазные историки, в повышенном внимании к классовой борьбе, чего не было в работах несоветских историков. Он заявил, что советские историки должны выдвигать классовую борьбу на первое место[655]. А. С. Самойло призвал отказаться от европоцентризма, а Н. А. Сидорова рекомендовала обратить повышенное внимание на проблемы феодальной идеологии. Видимо, эти выступления стали основными в первый день.

4 сентября заседание продолжилось. На нем председательствовал С. Д. Сказкин. Слово взяла З. В. Мосина. «Мы — советские медиевисты — создали ли такую науку о Средних веках, которую мы вправе были бы назвать нашей советской медиевистской партийной наукой, или мы из себя представляем какое-то старое поколение, какое-то охвостье виноградовской школы?»[656] — вопрошала она. Она признала, что некоторые работы Е. А. Косминского, М. М. Смирина и Б. Ф. Поршнева можно считать «советской партийной наукой». Но «марксистская медиевистика хоть и есть, но с определенными извращениями»[657]. Она призвала не замалчивать «несоветские» черты классиков медиевистики, но активно их искать и разоблачать.

Резким контрастом с хором призывов борьбы с буржуазным наследием стало выступление М. А. Барга. В стенограмме, обнаруженной в архиве, его выступление изъято, поэтому приходится вновь обратиться к хронике, опубликованной в журнале. Приведем изложение его выступления полностью: «В защиту традиций дореволюционной медиевистической школы выступил М. А. Барг, который заявил, что отказавшись от традиций, которыми можно гордиться, советские медиевисты рискуют остаться без роду, без племени. М. А. Барг возражал также против основного положения Б. Ф. Поршнева о том, что при изучении аграрной истории советские медиевисты должны отказаться от традиции вести это изучение в отрыве от классовой борьбы. М. А. Барг заявил, что классовая борьба, — конечно, хорошая вещь, но историки должны изучать жизнь производительных классов, а не только их борьбу»[658].

В противовес М. А. Баргу А. П. Старостин призвал к непримиримой борьбе с буржуазной историографией, при этом посетовав, что работники сектора истории Средних веков предпочитают заниматься «вопросами, может быть имеющими определенное научное значение, но большого политического значения не имеющими»[659]. Он утверждал: «Если мы их отбрасываем, как буржуазных ученых, это не значит, что мы оказываемся на голом месте. У нас есть Маркс, Ленин, Сталин — великие историки, за ними мы должны следовать»[660].

Перейдя к новому тому «Византийского временника», который активно готовился, Старостин заявил, что не нашел в его статьях непримиримости к буржуазным историкам и их трудам. В частности, он не обнаружил разгрома зарубежных историков в статье молодого А. П. Каждана. Когда с места крикнули, что по этой теме нет зарубежных работ, то Старостин, не смутившись, ответил: «Тем более!». С места опять язвительно поинтересовались: «Тогда нужно было дать критику не существующих работ?». «Нет, критику существующей концепции»[661], — закончил свою мысль оратор.

На заседании специально присутствовало два представителя вузов СССР. Такие участники всегда ценились крайне высоко, поскольку олицетворяли профессорско-преподавательский состав, для которого Институтом истории готовились учебники и писались многотомные труды.