Штрауса, — качествам, которым мы обязаны превосходнейшими обсуждениями его работы по истории протестантизма, поразительными и удачными замечаниями, первым — хотя еще не во всех отношениях победоносным — разъяснением против гипотезы традиции и особенно его разъяснением истории протестантского детства, правильным и исчерпывающим в главном. Но этими рассуждениями и открытиями мы не обязаны его позитивной философии; они были сделаны без его ведома и воли. Однако все остальное, что обозначает точку зрения Вайса, возникло из этой философии, ее отпечатка и точки зрения как этой позитивной еще апологетики. Как эта философия противостояла системе Гегеля тем, что удерживала для нее значение позитивного, данного и реального, так и критика Вайса протестантской историографии остается с эмпирически данным как с последним, чем нужно успокаивать себя, когда он признает в сочинении Марка и сборнике изречений Матфея два столпа Геркулеса, которые ставят перед критикой ее цель. Эти две точки считаются неподвижными, творческое самосознание в них не участвует, а критика не имеет над ними власти. Как позитивная философия считает ограниченную личность последней и высшей, так и соответствующая ей критика успокаивается, придя наконец к личности, которая ручается за ничтожность данного, так же как она считает себя вправе вывести из природы данного факта личного творца. Петр рассказал это Марку, Петр даже пересказал кое-что словами самого Иисуса, а Марк воспроизвел для нас те же слова, Матфей, наконец, сохранил для нас целый ряд изречений и высказываний Иисуса в своих притчах, а первый синоптик добросовестно воспроизвел их для нас: кто хочет более надежного личного поручительства? Даже в некоторых повествованиях о чудесах мы все еще имеем символическое представление, которое сам Иисус сформировал, чтобы обратить внимание своих учеников на природу Сына Человеческого: таким образом, даже здесь, где, по мнению штраусианских критиков, они наверняка найдут откровение содержательной традиции, Вайс находит неопосредованную работу личности Иисуса.

Часть аргументации Вайса, а возможно, и эта часть со всем ее основанием, уже опровергнута Вильке в его работе — память о которой будет бессмертна! — опровергнута и низвергнута. Мы говорим «возможно»! Это несомненно: после тщательного доказательства, которое Вильке предоставил Зассу, что первый евангелист использовал и копировал не только писания Марка, но и Луки, ему понадобилась лишь одна страница для краткого объяснения фактов.

Страница для краткого изложения факта, что: Нагорная проповедь первого синоптиста была «расширенной версией Луки». Таким образом, Вильке наносит смертельный удар по гипотезе о том, что сборник изречений апостола Матфея использовался первым и третьим синоптиками, поскольку именно в написании первого из них можно было бы найти наиболее достоверные следы этого сборника, если бы он действительно когда-либо существовал. Вильке также с правильной последовательностью переходит к утверждению, что сборник изречений, подобный тому, который «Папий упоминает как написанный Матфеем, сам по себе не существовал, но окончательного доказательства он еще не представил, поскольку не показал, откуда у Луки взялись изречения, которыми он обогащает сочинение Марка».

В остальном Вильке, чья работа появилась одновременно с трудом Вайса, закрепил навечно открытие последнего, что Евангелие от Марка использовалось и копировалось с двух других с необычайной тщательностью: в тот момент, когда было сделано это необычайное открытие, Вильке дал последнее доказательство.

В этой странной встрече следовало ожидать, что Вильке в тот же момент доведет до конца и полемику, которую Вайс с такой радостью открыл против гипотезы традиции.

Вильке пошел еще дальше, чем Вайс, но насколько далеко, определить трудно, поскольку он не выразил себя в этом отношении четко и, похоже, не пришел к решению даже после публикации своей работы. Он не разделяет позитивной точки зрения на происхождение Евангелия от Марка, которая отныне будет в центре критического исследования, но, как я уже сказал, трудно сказать, насколько он ее не разделяет.

То, что Евангелие от Марка имеет литературное происхождение, было доказано Вилле в работе «Grunde». В итоге: в той мере, в какой он предоставил основные материалы для доказательства. После проведенной им тщательной работы он может сказать, что сочинение Марка «не является копией устного оригинального Евангелия, а искусственной композицией». Он может назвать это произведение «произведением искусства» в силу его композиции и потому, что оно выполняет цель, поставленную сознанием, причем сознанием столь же свободным. Наконец, он может сказать, «что его композиции обусловлены не столько исторической связью, сколько предвзятыми общими положениями, несмотря на то, что они приняли видимость исторической связи, это объясняется тем, что его автор не был одним из непосредственных спутников Иисуса».

Неясно только, насколько, по мнению Вильке, следует принимать на веру уверенность в том, что форма создана свободно. Остается настолько неясным, что Вайс, анонсируя в «Берлинских ежегодниках» сочинение Вильке, выразил уверенность в том, что теперь дана высшая гарантия подлинно исторического характера евангельских сообщений.

На самом деле не следует говорить о том, что неясно, попал ли Вайс в точку Вильке. Сам Вильке говорит об этом так: «Подателями вестей, на которых ориентировались составители диегезиса, были не люди, которые расспрашивали других или записывали то, о чем расспрашивали в Галилее, а апостолы, и среди них те, кто был служителями слова с самого начала, то есть с того времени, когда должно было начаться сообщение, если оно должно было быть цельным». Это первичное Евангелие, говорит Вильке, содержится в писании Марка и перешло вместе с ним к Луке и Матфею.

Таким образом, в основном Вильке остается на позитивной точке зрения Вайса, но с ним, поскольку он до сих пор наиболее доказательно доказывал авторское происхождение Изначального Евангелия, противоречие этой точки зрения — прямое объединение критического и позитивного — напрашивается в тот момент, когда оно требует своего разрешения. Мы попытались это сделать и передаем на суд критиков наш труд, который для основательного решения задачи должен был снова полностью встать на точку зрения критика.

Критика четвертого Евангелия заставила меня признать возможность чисто литературного происхождения Евангелия и окончательно убедила меня в том, что в этом Евангелии мы имеем Писание такого происхождения, когда я еще находился во внутренней борьбе с результатом работы Вильке. Но как только это убеждение стало обоснованным и я перешел к Синоптическим Евангелиям, чтобы еще раз проверить с помощью их прагматики, имеют ли они такое же происхождение, мне пришлось согласиться с Вильке, вернее, необходимость прогресса уже нельзя было отрицать, поскольку диалектика формы и содержания обусловливала его.

Если форма целиком литературного происхождения и придает Евангелию от Марка характер «произведения искусства», а «искусственная композиция» не только влияет на содержание, но и сама создает его, то можно ли в