Шрифт:
Закладка:
Коржов, помрачнев, уставился в одну точку и стал чертить тростью круги на тротуаре.
— Ну-ну, не темней, — растерянно и ласково проговорил Васенин. — Не думал я тебя обидеть.
— Правильно вы сказали, — оттеняя каждое слово, неожиданно перейдя на «вы», проговорил Иван Иванович. — Мне действительно ни одного дня не пришлось работать. На фронт мальчишкой ушел, а вернулся калекой. Да что там работать — жить еще не пришлось. Мне сейчас сороковой идет, а еще не знаю, какая она — жизнь. Словом, в жизни я еще мальчишка голопузый — как мне не позавидовать!
— Ладно, Иван, успокойся. Черт меня за язык дернул — жаловаться тебе. Нашел кому. — И, чтобы отвлечь Коржова от неприятных мыслей, спросил: — Как у тебя дела с картиной, продвигаются?
Иван Иванович встряхнул чубом, просветлел:
— К концу движется. Месяца на два работы. На днях у меня были из союза художников. В октябре всесоюзная выставка. Советовали поторопиться. Может, подбадривают меня? Жалеют?
— Чего им жалеть? Я слышал, что работники искусств беспощадны друг к другу, если дело касается качества. Островский в каком состоянии находился, и то ему никакой скидки не было. А ты для художника, можно сказать, в полной форме. Руки и глаза целы, мозги на месте. Чего тебе еще?
— Мне за пятнадцать лет надоели бесконечные подбадривания: «Крепись, брат, не падай духом. Хуже бывает». Иногда мне такого подбадривателя укусить хочется. Как люди не поймут: не могут же уколы камфары поддерживать жизнь вечно. Когда-то все это во вред начинает действовать.
Платон Николаевич внезапно почувствовал сбойные, неровные толчки сердца, сдавил ладонью грудь.
— А мне эта самая камфара помогает, — невесело усмехнулся он. — Подбадривание нужно. Видишь, какая у нас с тобой разница.
— У тебя как со временем? — помолчав, спросил Коржов.
— В обрез, — ответил Васенин. — Суток не хватает для безделья. У следующих занимаю.
— Тогда пойдем ко мне. Работы свои покажу.
— Это можно, — охотно согласился Платон Николаевич.
Домик Коржова стоял недалеко от речки. Иван Иванович жил вдвоем с безродной старушкой, которую приютил у себя еще в сорок седьмом году. Отец и два брата Коржова погибли на фронте, мать умерла. Какой-то месяц не дождалась из госпиталя своего последнего сына. Оставалась еще сестра Ивана, но она жила в Красноярске, на родине мужа.
Первые годы Коржов не знал забот по хозяйству в доме: старушка успевала повсюду. Но последнее время она стала часто болеть. Иногда не вставала с постели по целому месяцу. Теперь за ней самой требовался уход. Трудно пришлось бы Коржову без помощи Натальи Васильевны, соседки.
Друзья поднялись по свежевымытым ступенькам крыльца. Из приоткрытых дверей на них пахнуло жареным мясом и еще чем-то вкусным.
Иван Иванович, взявшись за дверную скобу, на мгновение приостановился, втянул носом воздух, улыбнулся.
— Порядок, Платон. Наталья Васильевна у нас. Позавтракаем на славу. Входи.
Васенин толкнул плечом дверь и первым вошел в комнату. Навстречу из кухни вышла женщина с тряпкой в руках.
— Добрый день, — бодрым голосом поприветствовал ее Платон Николаевич.
Женщина несколько растерялась, быстрым взглядом окинула свою одежду и только после этого ответила на приветствие. На вид Наталье Васильевне было лет тридцать пять. Большие темно-серые глаза в прозрачных тенях пушистых ресниц и припухшие губы очень молодили ее лицо. Лишь синеватые, в мелкой сетке морщин, круги вокруг глаз сполна выдавали ее возраст. Одета она была по-летнему легко. Видимо, недавно вымытые ее волосы влажно блестели на солнце.
— Будем знакомы. Платон Николаевич, — представился Васенин, приноравливаясь одним шагом преодолеть расстояние между половиками, чтобы не наследить на чистом полу.
— Я слышала о вас от Вани… Ивана Ивановича, — почему-то поправилась Наталья Васильевна.
И по тому, как пятнисто заалело лицо женщины и с каким восхищением глядел на нее Коржов, Платон Николаевич понял, что между ними не просто соседские отношения.
Наталья Васильевна совсем по-хозяйски захлопотала с обедом, начала накрывать на стол. Около зеркала женщина каждый раз замедляла шаги, с каким-то радостным изумлением взглядывала на себя, будто удивлялась, что ее такую, какая она есть, любят. На ее лице все время держалась счастливая улыбка.
«Ишь прохвост, скрывал от меня какую кралю, — с ласковой укоризной думал о своем друге Васенин. — Все уж у них, наверно, решено. Кто она: вдова или разведенка?»
— Довольно, Наташа, садись с нами за компанию, — пригласил Коржов.
Наталья Васильевна придвинула стул и села рядом с гостем, по-мужски расставив локти на столе.
Коржов уверенным жестом раскупорил бутылку, разлил в стаканы водку, выловил из своего стакана вилкой крошки сургуча.
— Отработано у тебя это мероприятие, — шутливо заметил Платон Николаевич.
— Трезвенником себя не считаю, — согласился Коржов. — Правда, один не могу. Если не чокнусь с рюмкой другого — в горло не лезет.
— А у меня сердце все чаще пошаливает. А бывало, бутылку грохнешь, губы рукавом — и хоть бы что, — Васенин поднял свой стакан, с хитрым прищуром посмотрел на обоих, крякнул: — Так уж и быть — рискну. Может, подскажете, за что мне выпить? А?..
Но Наталья Васильевна молча взяла свой стакан и, отчаянно запрокинув голову, сделала большой глоток. Потом, не дыша, ткнула вилкой в тарелку, закусила.
За ней так же молча выпил Коржов. Васенин же, удивленно пожав плечами, только пригубил и поставил стакан на стол.
В это время порывом ветра с улицы открыло створку окна. Тяжелая занавеска выпучилась и бухнула, как хлопушка. Наталья Васильевна вздрогнула так, что водка выплеснулась на подол платья и там стало расплываться пятно. Она вся вытянулась в каком-то тревожном ожидании, взгляд стал острым, лицо начало медленно бледнеть.
Снова бухнула занавеска.
— Вот еще — ветер проклятый. — Иван Иванович поднялся и, больше обычного прихрамывая, зло прихлопнул створки, будто это они были виноваты в том, что не состоялся душевный разговор, что безвозвратно испорчено настроение самым близким для него людям. Уйдут — и он опять останется один на один с больной старухой в четырех стенах дома. Давно бродил бы все и уехал куда-нибудь, если бы рядом не жила она…
Коржов вернулся к столу, снова налил в свой стакан водки. Руки его слегка дрожали.
— Нельзя так все время, Наташа. С ума можно сойти. Может, выпьешь?
Наталья Васильевна не ответила. Безучастная ко всему, расслабленно опустив плечи, она сидела осунувшаяся и как-то сразу постаревшая. Взгляд ее потускнел, а вокруг рта легли печальные складки. Даже не верилось, что какую-то минуту назад Наталья Васильевна была веселой и привлекательной.
