заулыбалась.

— Босс, — он подмигнул мне, — поднимай свой начальственный зад, пойдем, принесем остальное.

Я был совсем не против. Машина Влада стояла за забором. Не впритык к калитке, чуть дальше. Обычная шестерка — шаха. Остальным провиантом оказались большой, килограммов на пять, целофановый пакет с развесными макаронами, три кирпичика серого хлеба и коробка тушенки.

Последнюю пришлось нести мне. От коробки шел запах, удивительной знакомый, технический. Сгрузив ее на пол у порога, я не сдержался и открыл крышку. Так и знал! Я не сдержал улыбки. Банки были щедро обмазаны солидолом и проложены газетами. Такое я не встречал уже давно.

Воланчик важно пояснил:

— Чтобы ржа не поела. Надежное средство. Только счищать зае…

Он осекся, глянул на Вику, невинно улыбнулся и переобулся на ходу:

— Очень сложно счищать, короче.

Вика снова прыснула. Я покачал головой и, пока она не видела постучал себя согнутым пальцем по лбу. Воланчик сделал вид, что не заметил. Его такой ерундой было не пронять.

— Там еще гречки чутка, — принялся перечислять он, — зеленый горошек и банка компота из ананасов.

Воланчик шумно сглотнул и похвалился:

— Сам есть не стал, привез вам. Девушкам оно нужнее.

Викины глаза зажглись восторгом. На Воланчика она смотрела, как на божество. А я пытался вспомнить, когда сам впервые попробовал ананасовый компот. По всему выходило, что как раз в начале девяностых.

Воланчик ненадолго замолк, пошкрябал в затылке и сказал, на этот раз неуверенно:

— Мне там в нагрузку еще две какие-то здоровенные банки сунули, но я такого не знаю. Не понравится, спустите в нужник.

Во мне затеплилась надежда. В здоровенных жестяных банках иногда привозили маслины. А я их нежно любил.

— Прямоугольные? — спросил я. — С картинками?

Воланчик вытаращился на меня с обожанием.

— Ты как угадал?

Я гордо подбоченился, распрямил плечи. Выдал с притворной важностью:

— Как-как! Шаман я или нет? Мне положено.

Вика задорно рассмеялась. Мы держались недолго и скоро присоединились к ней. Атмосфера сразу стала теплой, доверительной, дружеской.

— А что там? — спросила девчонка, отсмеявшись.

— Маслины, — ответил. — Или оливки.

— Во-во! — Подтвердил Воланчик. — Они. Гадость, говорят, жуткая.

— Сам ты гадость.

Я хотел продолжить, но вспомнил, как сам пробовал маслины в первый раз. Как кривился, как плевался. А потому усмехнулся и спросил:

— Где там твоя гадость? В багажнике?

— Ага, — Воланчик важно кивнул.

Я протянул руку.

— Давай ключи, я принесу.

* * *

Кроме маслин в багажнике обнаружились подтаявшие пельмени в прямоугольных коробках — «Останкинские». Три пачки. Что-что, а их я помнил прекрасно. Не стал спрашивать у Влада разрешение, просто прихватил с собой.

Воланчик, заметив в моих руках пачки, впервые за это время по-настоящему расстроился.

— Бли-и-и-ин, — протянул он сокрушенно, я совсем про них забыл. — растаяли небось?

— Раастаяли. — Подтвердил я.

Потом старательно потряс пачку. Пельмени очень скоро слиплись, превратились в ком.

— Ты чё творишь-то? — Воланчика едва удар не хватил. — Как теперь это варить?

Я подтряхнул пачку еще и сказал загадочно:

— Никак, мы это варить не будем. Вот посмотрите, я вас таким блюдом из них угощу! Пальчики оближете.

Мне явно не поверили. Пельмени проводили в морозильник таким взглядом, словно я их прямо сейчас выкинул в помойное ведро.

— Изверг, — заключил Воланчик. — Такой продукт испортил. Чистый мед!

Я закрыл дверку холодильника. Сказал:

— Ты еще увидишь, как я был прав.

Мог бы и не говорить. Мне все равно никто не поверил.

* * *

Ананасы оставили до торжественного случая. Когда он наступит, вопросом никто не задавался. Просто, наступит и все. В ожидании подходящего момента банка отправилась на подоконник.

Я откупорил маслины. Нашел возле раковины блюдечко, наловил в него десяток крупных, с перепелиное яйцо, ягодок поставил на стол. Воланчик тут же сунул туда свой любопытный нос, принюхался, скорчил мину и пробовать отказался.

Вика деликатно взяла одну, откусила, немного помусолила, покосилась на меня, потом сделала над собой усилие — прожевала и проглотила.

— Очень вкусно, — сказала она, откладывая оставшуюся часть на стол.

Сразу потянулась за чаем и жадно запила. Воланчик довольно хрюкнул. Я подвинул блюдце к себе, сказал:

— И хрен с вами, мне больше достанется.

* * *

На меня смотрели как на камикадзе. Каждую маслину провожали взглядами. На пятой по счету я не выдержал:

— И чего вы уставились? Мне вкусно, я их люблю.

Воланчик картинно передернулся, похлопал себя по карману:

— От этой твоей гадости, — сказал он, — мне даже курить захотелось.

На свет появилась пачка мягкой явы. Я жутко обрадовался. Тыщу лет уже не курил! Дернул рукой в его сторону, но Воланчик на корню загубил мой порыв.

— Тебе не предлагаю, — сказал он, — ты куришь только когда пьяный. В остальное время ни-ни!

Он сделал подтверждающий жест рукой.

— Что, правда? — Оживилась Вика.

— Кремень, — подтвердил Воланчик. — А сегодня он трезвый. Вот вчера…

Это прозвучало так многозначительно, что я стушевался, а, чтобы никто не заметил, пообещал:

— Я исправлюсь!

— Бросишь пить? — Вика восхитилась еще больше.

— Нет, — буркнул я, — начну курить трезвый.

Воланчик небрежно отмахнулся.

— Брешет. Хотя… Трезвый он тоже иногда курит. Но! — Палец его многозначительно указал на потолок, словно трезвым я курю только там. Ан нет. Парень договорил: — Только за рулем. Если приходится ехать на большие расстояния. Это чтобы не уснуть.

Вика понимающе кивнула. А я понял, что сигарет мне точно не видать.

— Будешь? — Воланчик протянул пачку ей.

Девчонка помотала головой.

— Я не курю. — Сделала паузу и добавила, на всякий случай: — И не пью.

— Это правильно, — согласился Воланчик. — Умница. А я, отравлюсь!

Он подошел к окну, щелкнул шпингалетом, открыл створку, улегся животом на подоконник, за тянулся, сделала лукавое лицо и выпустил дымовое колечко.

Наверное он ждал от девчонки восхищенных вздохов, но она не обращала на него никакого внимания. Смотрела на меня. Пристально серьезно. Потом неожиданно спросила, указав на мое плечо:

— Сереж, а что это у тебя?

Глава 3

Что это у меня? Я покосился на Серегино плечо. Да кто ж его знает? Какое-то нарушение