особо неудачная. «Старший брат, говорил. Аполлинарий Кириллович». Слюна во рту нестерпимо горчила, и Иванов сплюнул на землю. «А вот тебе, старший брат, и подарочек, да не простой, а сердечный. Пуля свинцовая да виселица высокая. Выбирай, родимый». Следующий выстрел вышел на редкость неудачным — еле задел край мишени. «И врать зачем было? „До смерти я с тобой драться не буду“. Лгун и трус». Иванов с тоской подумал об уродливо смятом медальоне. «В крови у этих, что ли, в сердце людям стрелять? А ведь прощения просил. Извинялся. Дважды. А я ещё думал, как мать поверила…» Последнюю мысль Иванов не стал додумывать, но пуля ударила точно в отметину, оставленную предыдущим выстрелом.

Спустя несколько недель Иванов руководил солдатами, таскавшими воду для бани. День был промозглым, ноябрьским. Накрапывал ледяной дождь, и ефрейтор зябко кутался в шинель. Полы шинели прикрывали колени. Иванов порадовался, что на этот раз слишком большой размер пришёлся кстати. Солдаты, подгоняемые стужей, двигались споро. Иванов хмыкнул. Бурно обсуждаемая возможность дуэли ныне стала почти фантастической историей, и без лишнего напоминания в лице Петропавловского жизнь ефрейтора почти вернулась в прежнюю колею.

Послышался звук шагов, сопровождаемый необычным стуком. Иванов успел изумиться трём ногам подходящего к нему существа, когда перед ним появился Алексей. Он шёл с тростью, хотя, казалось, она ему нужна была больше для вида, чем по нужде. По руке не было заметно, что он прилагает какие-то усилия и в самом деле опирается на неё. Иванов про себя чертыхнулся и подумал, что накликал на себя беду. Правильно говорят, не буди лихо, пока оно тихо. Алексей остановился в двух шагах от него:

— Здравствуй, Аполлинарий Кириллович.

Иванов, сам того не замечая, поднял подбородок:

— Господин подпоручик?

Лицо Алексея сморщилось как от боли:

— Я виноват перед тобой.

Иванов сузил глаза и не стал отнекиваться:

— Да. А теперь прошу меня извинить, господин подпоручик, если у вас ко мне больше нет дел, мне нужно следить за людьми, — он развернулся на каблуках и, не слушая ответ, пошёл прочь от Алексея.

Алексей устремился следом. Трость, которая будто бы не была нужна ему, подвернулась на мокрой земле. Алексей запнулся и упал с размаху на оба колена. Вскрик подавить не получилось. В глазах помутилось, и он стал заваливаться на бок. Иванов услышал крик и обернулся. Посмотрел на теряющего сознание от боли подпоручика. Вздохнул. Подошёл и с усилием развернул его на спину. Алексей смотрел на него глазами, полными непроизвольно выступивших слёз:

— Спасибо.

Он перевернулся набок, подобрал трость и с трудом встал на ноги. По левой ноге ещё проходили волны дрожи. Алексей встал поудобнее, так, чтобы создать как можно более устойчивую стойку из трёх опор. Сморгнул слёзы. Иванов смотрел на это и жалел, что не мог просто уйти.

— Пожалуйста! Прости меня за то, что я сделал, Аполлинарий Кириллович. Я… Я не знаю, как так вышло. Я не хотел, — Алексей опустил голову и старался следить, чтобы его голос не задрожал.

Иванов подумал, что не просто так Алексей законный наследник. Лицемерие у Петропавловских наследная черта. И, видимо, основная и необходимая. На языке вертелся ответ, что всё, что Алексей хотел, он уже продемонстрировал, но приходилось молчать. Иванов искренне не понимал, что же от него ещё хотели. А подпоручик набрал в грудь воздуха и залпом, но негромко выдал:

— Пожалуйста, окажи мне честь снова стреляться.

Иванов смотрел на него, не веря своим ушам. Очень хотелось ударить снова, но подозрение, что Алексей добивался именно этого, останавливало. А ещё то, что ударь он офицера на людях — обеспечит себе проблем по самую маковку. Иванов задумался, как ответить на эту в лучшем случае издёвку, в худшем же… В худшем, попытку его добить. Но на лице Алексея не было и тени улыбки. Иванов убедился в последнем и помрачнел.

Медленно процедил сквозь сжатые зубы:

— Да пошёл ты.

И оставляя за спиной замершего от удивления Петропавловского, направился к людям.

Как только удивление спало, на Алексея накатило отчаянье. В тяжёлые бессонные ночи в госпитале он вынашивал план извинения перед братом. И не придумал ничего лучше, кроме как повторно вызвать его на дуэль и либо получить прощение от брата либо дать ему возможность убить себя в отместку. И сейчас его единственная надежда ускользала от него. Он оглянулся. Кругом, но выдерживая почтительное расстояние, стояли солдаты, привлечённые разыгравшейся сценой, но к счастью не слышавшие ее целиком. Алексей расправил грудь и командирским голосом приказал:

— Аполлинарий Кириллович, подойди, — на душе скребли кошки. Не так он себе это представлял.

Спина ефрейтора окаменела. С ничего не выражающим лицом он оглядел любопытствующих рядовых. Повернулся и, четко чеканя шаг, подошёл почти вплотную.

Алексей тихим голосом продолжил:

— Я не хочу тебя оскорблять, брат. Но мне нужна дуэль. Пожалуйста.

Иванов чувствовал, что смысл ускользает от него. Двойственность фразы была выше всякого понимания. Он открыл рот, закрыл. Алексей молчаливо ждал. Иванову казалось, что на шее крепче и крепче стягивалась удавка.

— Воля ваша, господин подпоручик.

Помолчал. Добавил:

— Твой отец не простит мне, если я тебя убью, — и тут же пожалел, что не удержался. В голове отголоском прокатилось «и уж зная это, точно меня никогда не полюбит». Тоска-то какая…

Алексей удобнее перехватил трость.

— За час до заката на том же месте, — странно, но в его голосе Иванов не услышал удовлетворения или радости.

Иванов кивнул и пошёл, тая надежду, что больше ему не придётся возвращаться.

Алексей, прихрамывая, направился к командованию.

Освободился он в этот день рано, а потому сидел у окна в своём кабинете и в сотый раз протирал пистолеты. Мысли у него были невесёлыми. Не сложно было понять, что брат ни его, ни его извинений ни видеть, ни слышать не желал. А теперь ещё и посчитал, что Алексей пользуется своим дворянством как прикрытием, чтобы отомстить за простреленное колено. Алексей опустил руку на левую ногу. Под штаниной легко прощупывалась плотная перевязка. Он понадеялся, что хотя бы в этот вечер нога не подведёт его, и он не будет выглядеть жалко.

Закончил чистить пистолеты и зарядил один. В дуло второго вложил пыж без пули. Задумался. Снова причинить вред брату было страшно, потому он зарядил один холостым выстрелом, но как провернуть так, чтобы именно ему достался этот пистолет, Алексей не знал.

Тени удлинились. Алексей поднял склонённую над пистолетами голову, посмотрел