объявила войну, греческая полиция немедленно приступила к аресту итальянцев. Я еще не был совершеннолетним, поэтому меня отпустили, но забрали брата Мориса. Знакомый полицейский сказал, что я пока могу остаться, но должен быть осторожен и не носить в карманах ничего, что могло бы вызвать проблемы. Я не сразу понял, что он имеет в виду, но на самом деле, если бы у кого-то нашли зеркальце, его могли бы обвинить в подаче сигналов самолетам.

Так что моего брата забрали – но не только его, а всех граждан Италии, евреев и неевреев – и поместили в большое здание в центре города. Это была не тюрьма, но они не могли выбраться. Проблема была в том, что именно тот район итальянцы бомбили. К счастью, заключенные не погибли. Их перевели в место под Афинами и не выпускали до прихода итальянцев. Мой двоюродный брат Дарио Габбай, который тоже был там вместе со своими братом и отцом, рассказал, что один довольно состоятельный еврей заплатил за то, чтобы итальянские евреи жили в гостинице под наблюдением. По крайней мере, там они могли питаться лучше, чем дома.

Тем временем каждый день я забирался на крышу дома, в котором жили солдаты греческой армии. Я знал, что каждый день в одно и то же время приезжает грузовик с едой для солдат. Я подружился с ними, и, поскольку они не подозревали, что я итальянец, солдаты делились едой со мной. Я ничего не делал, но, по крайней мере, мог поесть. Так продолжалось три месяца: Италия продвигалась вперед, а затем была оттеснена греческой армией. Наконец немцы вошли в Грецию с севера, чтобы помочь своему итальянскому союзнику. К нашему несчастью, Салоники, главный город на севере Греции, был немедленно оккупирован немцами. Если бы вместо бомбардировок городов итальянцы бомбили мосты и стратегически важные места, они легко вошли бы в страну, ведь у Греции не было сильной армии. Вместо этого без особого труда в Грецию вторглись немцы.

В день, когда немецкие войска вошли в Салоники, мы находились в убежище под большими зданиями, рядом с портом и товарным складом. Наш дом находился очень близко к вокзалу, а район был под угрозой бомбежки, поэтому мы перебрались поближе к месту, где жили мои дяди. Как обычно, я постоянно искал что-нибудь поесть. Я видел, что люди возвращались из порта с провизией. Они забирали ее, чтобы ничего не досталось немцам. Я пошел, взял бочку масла и покатил ее туда, где укрылась моя семья. По дороге ко мне подошел владелец ресторана и спросил, не продам ли я масло. Я подумал, что с таким же успехом могу продать эту бочку и быстро вернуться за другой. Мы договорились, и он тут же дал мне приличную сумму. Я оставил ему масло и вернулся в порт, но там уже ничего не было. Я вернулся к матери и все рассказал. «Что ты наделал? – воскликнула она. – Мы могли бы что-нибудь сделать с тем маслом, а деньги теперь ничего не стоят». Я вернулся с матерью к владельцу ресторана. Она умоляла его вернуть половину масла, и он наконец согласился.

В другой раз мне повезло больше. Я нашел печь для лепешек и сумел унести несколько штук, потому что знал правильные маршруты внутри склада. Все хотели купить их у меня, и я начал продавать их, а потом вернулся туда, где их нашел. Тем временем кто-то закрыл вход, но я увидел небольшое отверстие, через которое можно было проскользнуть. Я забрал все, что смог ухватить, и вернулся домой с лепешками и деньгами.

С приходом немцев ситуация ухудшилась, и найти еду становилось все труднее. Будучи итальянцами, мы получали больше помощи, чем другие евреи. Итальянских солдат было не так много, поскольку город оккупировали немцы, но мне удалось подружиться с некоторыми из них. Так было легче найти еду. Итальянское консульство продолжало помогать нам, раз в неделю раздавая консервы, макароны и пармезан. Нас дома было шестеро, и нужно было много всего привозить. Поэтому я брал с собой в пункт раздачи тележку. На обратном пути, вместо того чтобы ехать по обычной дороге, которая была в хорошем состоянии, я предпочитал срезать путь – везти тачку было неудобно, зато можно было добраться быстрее. Однажды меня остановил греческий полицейский и сказал:

– Эй ты! Откуда у тебя все это?

– Мне это выдали. Я итальянец, имею на это право.

– Нет, я тебе не верю, пойдем со мной в полицейский участок.

– Почему я должен идти? Я ничего не крал, все принадлежит мне по праву! Пожалуйста, отпустите меня домой!

Я понял, что единственное, чего он хочет, – долю. Поэтому предложил ему пойти со мной, в обмен пообещав поделиться пармезаном. Он тут же согласился и проводил меня домой. Этот казус спас меня от столкновения с другим полицейским, который неизбежно спросил бы меня о том же. Я встречал его каждую неделю, и каждый раз сценарий был одинаковым. В любом случае, если бы я пошел по другой дороге, меня бы все равно арестовали. Этот полицейский, по крайней мере, меня защищал.

Но поскольку этой помощи было недостаточно, я начал торговать на черном рынке. В основном я проводил дни вместе с другими, ожидая на вокзале проходящие военные поезда. Итальянские и немецкие солдаты выходили на станции Салоники и продавали и покупали все, что могли, например сигареты или лекарства от малярии, которые мы в деревне обменивали на картофель или муку для выпечки хлеба. Нам приходилось садиться на поезд и проделывать долгий путь в поисках товара на обмен. Чтобы не платить за проезд, я цеплялся к вагону сзади, даже когда было холодно. Это было тяжело, но я был молод и здоров.

Однажды, когда мы ждали, прислонившись к стене, пришел греческий полицейский и увел нас всех в участок. Мы все были евреями. Он заводил нас по одному в свой кабинет для допроса. Я должен был идти последним и вскоре понял, что полицейский заставляет всех раскрыть руки и бьет их до крови железным прутом. Когда подошла моя очередь войти в кабинет, я сказал ему:

– Вы не можете меня трогать, я итальянец!

– Мне все равно, что ты итальянец, открой руку! – приказал он мне.

Но мой брат, которого не было со мной, когда меня арестовали, услышал, что я в полицейском участке, и пошел предупредить итальянского солдата, которого мы хорошо знали. Этот солдат ворвался в кабинет, схватил полицейского за воротник и закричал:

– Он итальянец! Берегись,