Профессор Хонштейн достал часы и одновременно попытался побороть своё раздражение.

— Хорошо, Пибоди. Мы снова зарядим кассету, сейчас только 11:30.

К часу ночи профессор раздобыл несколько фотопластин с Сатурном и удалился из обсерватории. Метеорит совершенно вылетел у него из головы из-за увлечённости работой и ненадёжности памяти… он был одним из тех, кого называют «рассеянным профессором». Но с Пибоди дело обстояло совсем не так; он был поражён видом яркого метеорита, пронёсшегося прямо над их головами и, превратившись в сверхбыструю комету, молнией устремившегося на юг. Это разожгло его любопытство, и в четыре часа он включил радио, настроившись на передачу «Ранняя пташка». То, что он услышал, заставило его броситься в комнату профессора.

— Метеорит? — рассеянно повторил профессор Хонштейн, садясь в кровати и прислушиваясь к бессвязным словам Пибоди. — А… метеорит! Что за чушь ты несёшь? Не метеорит, а металлический эллипсоид, наполовину зарытый в землю, раскалённый добела и медленно остывающий?

Пибоди кивнул.

— Что ж, позволь мне сказать тебе, — начал профессор, испытывая приступ гнева, сходный с тем, что случился у него вечером, — я собираюсь подать в суд на того, кому принадлежит эта штука, за то, что он испортил наши фотопластинки. А теперь позволь мне снова заснуть.

Начальник полиции Джолиета Сондерс с напускной серьёзностью поглаживал гладко выбритый подбородок, глядя на таинственный корабль с вершины холма и в то же время слушая лаконичный доклад лейтенанта Арпи. Начальники полиции всегда отличаются мудростью и уравновешенностью, что присущи людям, столь важным для решения социальных проблем цивилизации. Шеф полиции Сондерс отличался особой проницательностью и осведомлённостью; если не смотреть ему в лицо, можно было подумать, что он, должно быть, обладает безграничными знаниями. В данный момент его невозмутимое выражение лица маскировало мозг, породивший дюжину мыслей, так перемешавшихся под его черепной коробкой, что не осталось ни одной уцелевшей. Внимательный наблюдатель мог бы заметить пустоту в его взгляде, свидетельствовавшую о полном недоумении, в котором пребывал фунт или около того его серого вещества.

— Разработчики ракет, — закончил лейтенант Арпи, — отрицают, что имеют к этому какое-либо отношение.

— О, естественно, они будут всё отрицать, — сказал шеф полиции Сондерс, когда Арпи замолчал и ему нужно было сказать хоть что-нибудь. — Ну, если бы это был их корабль, их могли бы арестовать и оштрафовать за то, что они подвергли опасности человеческие жизни! Понимаете, лейтенант?

— Но, шеф, — осторожно добавил Арпи, — от Нью-Йорка, где должны приземляться их ракетные корабли, до этого места довольно далеко. Как-то неразумно предполагать, что они случайно пролетели ещё тысячу миль!

Сондерс кивнул; в глубине души он недоумевал, откуда Арпи вообще взял идею о разработчиках ракет и откуда он так много о них знает, не было похоже, что лейтенант Арпи разбирается в столь сложных вопросах. Шефу очень хотелось, чтобы ответственность за раскрытие тайны легла на кого-нибудь другого. Почему-то частично погребённый эллипсоид казался ему крепким орешком. В первую очередь, его волновал вопрос, как же в него проникнуть? Он сам обошёл вокруг эллипсоида, освещённого лучами утреннего солнца, и не увидел никакого способа открыть его и попасть внутрь. Это, мягко говоря, раздражало.

Было восемь утра. Уже прибыла целая орава репортёров, и все они осаждали шефа полиции Сондерса, желая узнать — для своих газет — что это за штука, как будто он должен был знать. Новости о случившемся уже облетели всю страну, поскольку таинственные корабли не каждый день падают с неба, как метеоры, и в репортажах говорилось: «…пока это тайна, но шеф полиции Джолиета Сондерс возглавляет расследование и обещает предоставить исчерпывающий отчёт…»

Несчастный Сондерс практически возненавидел полицейского, подошедшего после восьми и сообщившего, что корабль достаточно остыл, чтобы к нему могли прикоснуться человеческие руки. «Что же теперь делать?» — в отчаянии спрашивал он себя. Однако невозмутимое выражение благодушной мудрости не сходило с его лица; оно поселилось там раз и навсегда, хотя разум, скрывавшийся за ним, никогда в жизни не оправдывал этого выражения.

Но Сондерс, уже однажды переживший кризис (он, спрятавшись за кирпичной стеной, вёл перестрелку с отчаянными бандитами, находившимися от него на расстоянии двухсот ярдов, стреляя в них не целясь), был избавлен от необходимости проявить инициативу.

Громкий голос, раздавшийся от подножия холма, взбудоражил толпу, сосредоточившуюся в основном на его вершине:

— Я слышу шум! Я слышу шум внутри этой штуки!

Как бы невероятно ни звучали его слова, но они оказались правдой, потому что не прошло и минуты, как из эллипсоида донеслись звон и лязганье, услышанные уже всеми. Но сама штука не двигалась; этот шум исходил изнутри!

Бывают моменты, когда толпа, наблюдающая необъяснимое явление, колеблется между двумя состояниями: стойкое, затаив дыхание, ожидание или паническое бегство. При возникновении звуков, раздающихся изнутри таинственного эллипсоида, только одно обстоятельство, возможно, помешало последнему. Маленький мальчик, не старше семи лет, указал на него и пронзительным голосом спросил своего отца:

— Папа, почему оно гремит?

Его реплика ослабила напряжение и подавило зародившееся в большой толпе чувство страха.

Шеф полиции Сондерс, возможно, выставил себя на посмешище, приблизившись к затихшему кораблю и громко крикнув:

— Кто там?

Но после этого вопроса события стали развиваться слишком стремительно.

Внезапно послышался новый звук, заставивший толпу замереть, шум, похожий на очень высокие звуки органа, или на гармоничный рёв пароходного гудка, или на бормашину дантиста, или на электрический генератор — читатель может выбрать любой вариант, поскольку все они были приведены в прессе вместе с десятками других аналоги.

Но последующий результат странного шума, с которым согласились уже все, заключался в том, что круглая секция стенки эллипсоида, около десяти футов в диаметре, внезапно отделилась от остальной поверхности оболочки и со звоном упала на твёрдую землю. Однако это не было «дверью» или «люком», потому как края его были неровными и само отверстие было несимметрично. Всё указывало на то, что секция была вырезана или каким-то иным образом отсоединена от окружающего материала.

Таким образом, это определённо доказывало, что кто-то — ведь никто из них в тот момент не думал о нём как о чём-то — был внутри и намеревался выйти наружу!