его воли или воли богини, пока снова не обрету полный контроль над своей собственной судьбой. Я узнаю от него все, что смогу, как можно быстрее, и разыщу монстра, который удерживал мою сестру, прежде чем изгнать его из этого мира и забрать ее у него.

Я вздрогнула, когда вода стала холодной, и скользнула под поверхность, проведя пальцами в волосах и смывая слезы с лица, прежде чем вылезти.

Магнар оставил мне толстое полотенце и чистую одежду, и я быстро вытерлась, прежде чем снова одеться. Я обхватила себя руками и опустилась на изъеденный молью диван, пытаясь осмыслить то, что он мне сказал.

Я даже не знала, с чего начать, и была уверена, что мне еще многому предстоит научиться. Но в одном я была уверена. Я действительно не знала, во что ввязываюсь, когда давала обет и связывала себя с этой богиней и ее законами. Но я не собиралась просто принимать свою судьбу и мириться с ней. Если она могла драться грязно, то и я могу. Она подтолкнула меня к принятию этого решения, когда я того не понимала, и мое горе было в самом разгаре. И теперь я намеревалась использовать ее дары, чтобы вернуть свою сестру и победить монстров, которые украли ее у меня.

Может, она и нашла способ привязать меня к своим правилам, но если есть возможность их нарушить, то я это сделаю.

Я не собираюсь отдавать свою судьбу в руки какого-то божества. Я сама распоряжаюсь своей судьбой.

Я

пробудилась от самого глубокого сна в моей жизни, оставив позади присутствие моей сестры. Я видела ее стоящей на коленях в грязи, ее руки сжимали клинок, совсем как Кошмар, в то время как рядом с ней стоял мужчина-воин. Я увидела достаточно, чтобы понять, кто он такой. Магнар Элиосон. Тот самый истребитель, который оставил шрам в виде полумесяца над бедром Эрика. Его заклятый враг. Но, черт возьми, я видела и многое другое.

Каким-то образом Келли все еще была на свободе, не здесь, в Нью-Йорке, не пленницей генерала Вульфа. Она была где-то там, в мире, в безопасности, и, несмотря на весь ужас нашей ситуации, я испытала огромное облегчение, узнав эту единственную правду.

Я не была уверена, как мои мысли соединились с мыслями Келли, но в глубине души я знала, что это было не в первый раз. Сны, которые снились мне с тех пор, как мы расстались, становились все ярче, а когда я узнала о смерти отца, невозможно было отрицать то знание, которое передалось между нами. Удушающее, всепоглощающее отчаяние преследовало меня до самого глубокого сна, мой разум терялся между «здесь» и «там», неспособный ухватиться за что-либо большее, чем боль от его потери.

Когда дымка наконец рассеялась, я осталась с куском твердого льда в груди, и горе обвило мое тело, как голодная змея, пожирая любой свет, который оно находило. Эта печаль была соткана из чистейшей тьмы, закрученной так глубоко внутри меня, что я была уверена, что никогда не освобожусь от нее.

Несмотря на то, что при желании я могла бы наконец оставить сон позади, я держала глаза закрытыми, уверенная, что, когда проснусь, мне придется признать, что папа мертв. Исчез. Это был не просто сон или невыносимый кошмар. Это было реально. И в тот момент, когда я открою глаза, мне придется столкнуться с миром без него.

Он был тем человеком, который был для меня скалой, за которую я цеплялась в штормовом море своей жизни. Мужчина, которого я любила больше, чем кого-либо другого. Тот, кто пел мне колыбельные, рассказывал бесчисленные истории, утирал мои слезы, целовал мои исцарапанные колени, когда я падала. Он был той рукой, которая поддерживала меня, когда я спотыкалась, и без него я была брошена на произвол судьбы.

— Келли, — пробормотала я, и слезы покатились из моих глаз.

Впервые с момента приезда в Нью-Йорк я по-настоящему скучала по нашей квартире в Сфере. Я хотела проснуться в нашей крошечной спальне и свернуться калачиком в постели моей сестры. Я хотела вернуться в то время, когда папа был жив, а жизнь за пределами Сферы была не более чем жалкой надеждой. Где даже в самые мрачные дни у меня все еще были они двое, к которым я могла вернуться домой.

Чья-то рука обхватила мою, ее прикосновение было ледяным для моей кожи, но я не отреагировала.

Ты должна встать. Ты не можешь позволить этому сломить тебя.

Я сделала вдох и заставила себя открыть глаза, оказавшись лицом к лицу с пустым миром, который я не хотела выносить без моего отца.

Эрик сидел на краю кровати, загораживая комнату от посторонних глаз, но я могла сказать, что не была в своей обычной постели в замке. Справа от меня стояла деревянная тумбочка, на которой стоял нетронутый стакан воды. От вампира, наблюдавшего за мной, исходил аромат кипариса — все в нем было слишком неподвижно, слишком напряженно.

Страх сдавил мне грудь, когда я вспомнила, как произносила его имя на церемонии выбора, предлагая ему себя в обмен на защиту моего отца. Но теперь…

Мои легкие были словно забиты ватой, я не могла дышать. Его имя сорвалось с моих губ только по одной причине: обеспечить свободу моего отца. И все было напрасно. Напрасно.

— Ты целый день была без сознания, — сказал Эрик, его голос был мягче, чем обычно.

Его лоб прорезали морщины, а пепельные глаза мерцали так, что можно было предположить, что ему было что сказать по этому поводу, но он прикусил язык. Он был одет в простую белую футболку и спортивные штаны, выглядя совершенно другим человеком по сравнению с тем, когда я видела его в последний раз. После того, как я выбрала его, и мой разум соединился с разумом моей близняшки, и вспышка воспоминаний охватила меня, тогда… я упала. Это воспоминание вернулось на мгновение: я, спотыкаясь, спускаюсь по крутой лестнице, прежде чем меня окутала тьма.

Я села, осматривая себя в поисках травм, но не смогла найти никаких синяков. Я была одета в ту же одежду, что и Эрик, и смутно задавалась вопросом, кто меня переодел, хотя было трудно сосредоточиться на чем-либо, кроме боли, пронзающей мое сердце.

— Я упала, — пробормотала я хриплым от недостатка влаги голосом.

— Я поймал тебя. — Эрик быстро протянул мне стакан воды, и я сделала большой глоток, жажда становилась все сильнее, пока