— Здорово. — Не сбавляя шага, Захар Кузьмич подошел к пряслу, долго не думая, нырк между жердин.

— К-куда?! — словно ошпаренный подскочил на месте Игнашка.

— Чего горло-то дерешь? — покосился на него Захар Кузьмич. — Не был я у скотины, из конторы иду… Вишь, сапоги чистые?

— А ты это видал? — Игнашка скакнул к столбу, скрюченным пальцем затыкал в прибитую жестянку, на которой намалевано им же: «Стой! Ящур! Штраф 20 рубл.». — Думаешь, управляющий, так для тебя и закону нету? А ну, вертай назад!

Захар Кузьмич хотел сказать, что ночью только, когда с сенокоса ехал, на посту был и сапоги мочил в дезинфекции, но, поглядев на кривую от крика Игнашкину рожу, только головой мотнул да и пошагал себе куда надо.

— Марья! — благим матом заорал Игнашка.

От крайней избы ответ бабий:

— Ау-у!

— Свидетелем будешь. Вон, гляди!.. Ну ничего, ничего, он меня вспо-омнит!

«Сопляк ты!» — подумал управляющий, а останавливаться среди села да в Игнашкино оранье встревать — позору не оберешься.

Прошел шагов с сотню, обогнул детсадовский палисадник — вот она, при площади, и усадьба. У конторы — ого народу!

Девки — в штанах. Парней не особенно много. Кто на узлах, баулах дремлет, головы посвесивши, кто возле машин, ЗИЛов совхозовских, топчется, а эти, в кружке, в волейбол шлепают. А галдеж, галдеж — не хуже базарного.

Проходя мимо, Захар Кузьмич глядит, слушает и никак не поймет: как будто не заводские, и студенты не студенты.

Эти двое, что на узле присуседились, толстоносые, в годах оба, а тот вон Наполеоном качается на приступке, — вполовину седой, вполовину черный, очками золотыми блестит, — не старшой ли?

А от машин разноголосье:

— …Тебе бы только пожрать, ограниченный ты человек!

— Черт знает, набили, как скотину, в кузов…

— …А мне, девочки, ничего не надо. Мне бы только где-нибудь бы грохнуться на матрац и спать, спать, спать…

— …И гнали весь день и всю ночь на этих дурацких скамейках. Сена, что ли, не могли бросить?

— Откуда у них сено? Сапожник — без сапог, а колхозник…

— Интересно, а речка здесь есть?

Захар Кузьмич усмехнулся: «Ишь, какие»… А какие — сам не знает. Проходя в коридор, прикинул: «Девок на прореживание свеклы, а мужиков-то, может, на постройку клунь?»…

В коридоре лежат вповалку вдоль стен, на плащах, палатках. Кто-то отдирает храпом.

«Намаялись ребята».

В приемной пусто. Дверь в директорский кабинет не прикрыта, за ней гудят. Вошел потихоньку.

За столом не директор, главный агроном. Возле, на стульях, носами к главному, — предместкома Потапов и чужой: голова босая, поперек шеи складка с палец.

Главный кивнул Захару Кузьмичу:

— Садись. — И к Потапову: — Пришлось вот извиняться перед товарищами. Триста километров по бездорожью на низких сиденьях! Ну, неужели нельзя было сена организовать?

— Ящур же…

— У соседей могли бы взять.

— Так ведь и у них же ящур. — Потапов одиноким глазом хлоп-хлоп.

— Гм… Надо было тогда в райцентре заночевать. Это вы могли устроить?..

— Заночуешь там… Дом-то приезжих всего на двадцать мест…

— Захотели бы — нашли где устроить. В школе какой-нибудь… — Глаза главного перескакивают со стола на Потапова, от Потапова на стол. — Нехорошо, товарищ Потапов, нехорошо. За следующей партией поедете, учтите это.

— Нет, это возмутительный человек! — задергался на стуле «босая голова». — Я считаю, что ему вообще нельзя поручать такие ответственные дела. Представляете: ночь, ветер, люди продрогли, измучились, шоферы вторые сутки за рулем. Я каждую минуту ждал аварии. Говорю этому товарищу: «Давайте где-нибудь заночуем», а он слушать никого не хочет, да еще, знаете, грубит. — Складка на «босой голове» набрякла краснотой. — А сам-то он, между прочим, всю дорогу в кабине ехал, а мог бы, кажется, и женщине уступить.

Захар Кузьмич подумал:

«Вот ведь трекнул, а того не знает, что у Потапова поясница фашистским автоматом прошита».

Главный смолчал. Подадакал только, упершись глазами в стол, потом сказал похмуревшему Потапову:

— Я вас прошу: тех, кто поедет в третье отделение, проводите в столовую. Там обещали к семи завтрак приготовить. А институтские товарищи пусть еще немного подождут.

Потапов поднялся тяжело, из кабинета побрел — ноги будто костыли ставит.

— Так вот, Захар Кузьмич. — Главный пятерней правит свои непокорные волосы. — Даем вам людей. Люди серьезные. Из научного института…

Захар Кузьмич кивнул.

— Первым делом всех надо накормить, потом устроить с жильем.

— Только учтите. — Институтский крутнулся вместе со стулом к Захару Кузьмичу и лицом оказался мал, у Федора-кузнеца кулак больше. На глаза виснут брови сажной черноты. — Наши сотрудники в большинстве своем народ высокооплачиваемый, несколько человек кандидатов наук, даже один доктор… У этого доктора оклад ни мало ни много четыреста рублей. Но и у других тоже зарплата порядочная. У всех семьи, расходы, сами понимаете, а при выезде на село нам ведь только половину оклада сохраняют… — Брови у «босой головы» все время по лбу елозят. — Так что я настоятельнейшим образом прошу вас, Захар Кузьмич, создать нашим людям необходимые условия для хорошего заработка. Конечно, я не говорю о полной компенсации, но все же…

Захар Кузьмич угукнул, самого забирает злость.

«Условия им подай… Нам-то кто условия создает?»

Вслух же сказал:

— Расценки одни у нас. На свекле, к примеру, по три рубля зарабатывают бабы, на сене — два, два с полтиной.

— Ну что ж, это не так уж плохо.

Главный в институтского впился глазами:

— А вообще, самые большие заработки у нас на строительстве — четыре, пять рублей в день. Режет нас строительство. Сейчас вот срочно надо выстроить две клуни — это у нас так зернохранилища называют. Вот если бы из ваших бригадку строителей сколотить…

— Мм… — Институтский отвалился на спинку стула, ноги протянул в растопырку. — Такие люди у нас, пожалуй, найдутся. Только ведь постановление обязывает использовать нас на уборке кормов, непосредственно. Вам не нагорит?

— Нагореть-то, может быть, и нагорит, да не в этом дело… Понимаете, у нас через месяц начнется уборочная. Виды на урожай большие в этом году. А зерно у Захара Кузьмича семенное, на элеватор его не повезешь. Может быть, слышали: голубая остистая пшеница?

— В газетах что-то такое встречал…

— Ценнейший сорт. А не построим клуни, пропадет зерно…

Захар Кузьмич всегда удивляется главному. Ведь с директором вместе учился, в одном институте, а не чета ему. Директор, тот и понимает как надо, не хуже главного понимает, а вот гнет всегда туда же, куда сверху гнут. Этот нет: как совхозу надо, так только и делает, хоть кому вперекор. Потому, может, и тощий…

— Ну, что ж… В конце концов вам виднее. Я согласен. Думаю, что и люди с удовольствием пойдут на стройку.

Главный улыбнулся.

— Вот и