Шрифт:
Закладка:
— Тут живет Варвара, скотница. Девчонка у нее восьмой класс нынче кончила. Отца Варвариного в тридцать седьмом взяли, там вскоре и помер от заворота кишок. А за что взяли? — бригадиром был, посеял озимые, а они не взошли… И Варвара сама неудачница. Семнадцати лет замуж вышла. Парень был как парень, а вернулся из армии и пошел пить, гулять. Спился и подох… Так и живет с тех пор без мужа, десять лет уж одна.
Валентин молчит, кивает.
В этой избенке Захар Кузьмич частенько бывает. В иной день, когда так в конторе закрутишься, что домой сходить поесть некогда (управляющий живет на другом конце, за рекой), забегает сюда запросто и всегда, хоть чем, щами ли, молоком ли с хлебом, досыта накормят.
Вот и пришли. Окошек не видно: деревца с ранетками загораживают. Косая калитка откинулась под рукой Захара Кузьмича. Вошли во двор, порослый курчавой травой, завернули за угол избы. С крыльца глядит сама хозяйка: головой под притолоку, плечистая, лицо подсушено крепким загаром, черные глаза блестят, на ногах, иссеченных травой, вьется голубая прожиль.
— Здорово, Варвара! Что больно скоро из города? — Голос у Захара Кузьмича ободрился.
— Здравствуйте вам… А чё там, в городе-то? Проживаться только. Справилась да айда назад.
— Дочь определила?
— Определила, слава те… Да чего это вы встали-то? В избу проходите. — Крутой спиной повернулась, пошла впереди. — В техникум документы взяли. Как его черта… ну, по радио…
— Радиотехнический, — подсказал с порога Валентин.
— Так, кажись… Уж так я рада, так рада. — Варвара говорит и смотрит только на Захара Кузьмича, а руки, как сами собой, ставят табурет Валентину.
Гости сели, присела и хозяйка на залавок: ноги крестом, тяжелые руки — в колени.
В избе просторно: русская печь, стол под латаной клеенкой, сельской работы комодка да в полизбы полати. Одна красота — чисто.
Захар Кузьмич достал папироску.
— Не зря, значит, с ней хороводилась?
— Да кто знает? Как экзамены сдаст… — Варвара вздохнула. — Я и то наказала: старайся, дочка, специальность получишь, в город работать возьмут, не будешь, как мать, дурой малограмотной.
— Ну уж и дурой, — качнул головой Захар Кузьмич, чуть-чуть улыбаясь, и пустил дым себе под ноги.
— А то нет… Была бы умная, разве бы стала мужичью работу править? — И вдруг отвела глаза к Валентину: — Ведь с коровами ни днем, ни ночью спокоя нет, зимой особенно: друг за дружкой телятся, а то и две, три разом. Потаскала я теленочков на своих руках, потужилась.
Управляющий усмехнулся:
— Смотри, отощала баба.
— Отощала, не отощала, Захар Кузьмич, а тринадцать лет со скотом колгочусь. Надоело… Ба, — осеклась вдруг Варвара, — чего это я байки-то… Сейчас на стол соберу. — И, поднявшись, хрустнула коленкой.
— Не хлопочи, мы к тебе по делу. К нам из города приехали, с научного института. Видела, знать?
— Возле столовой? — Варвара подбочилась одной рукой, другой пригладила свои темные с белым пробором волосы.
— Они самые. Квартирантов пустишь? Двоих?
— А мне жалко? Пущай живут. Бабка им и сварит. Агафья-то не больно вкусно готовит. И постирает когда…
— Койки, Валентин, на складе возьмешь, — сказал Захар Кузьмич.
— Нет, нет. Что вы, — улыбнулся Валентин. — На полу прохладней.
— Ну, гляди.
И разом встали.
— А может, закусите? Малиной с молоком угощу. Бабка свежую насбирала.
— Некогда, Варвара. — Захар Кузьмич застучал сапогами к сеням, отбросил окурок, через двор пошел плечом с Валентином.
Варвара с крыльца вдогонку:
— Карантин-то когда сымут, Захар Кузьмич? Уморились бабы за пять верст на дойку ходить…
— Это ты не меня, Игнашку спроси, — обернулся управляющий. — Вчера было собрались посты поснимать. Хвать — у соседей ящур объявился.
— Еще не легше…
Захар Кузьмич махнул рукой. Пошли дальше. На улице показал Валентину избы Ольги и бабки Анны.
— И те и другие живут теперь в летней кухне, а в избу пустят ваших. Вот тебе еще на шесть — семь человек… А прочих к поварихе Агафье посылай.
Захар Кузьмич подождал Валентина, пока тот к своим, до столовой, сбегает. Пришли в контору. Сели: управляющий — за стол, бригадир — напротив.
Захар Кузьмич достал листок, взял карандаш — красный в руки попал — чирк-чирк, начертил клуню, листок крутнул к Валентину.
— Вот, две таких надо построить.
Тот помолчал, прикинул.
— Да, работа большая. А сколько вы за те платили?
— За которые?
— Ну, что на току стоят?
— Кто их знает. Их давно строили, когда еще колхоз был, по договору с шабашниками… Ну, говори, за сколько возьметесь?
Валентин разулыбался, аж на щеках ямки поделались.
— То есть как за сколько?.. Сколько по наряду получится.
— По наряду? А мы аккордный наряд составим… Говори напрямки, сколько за обе хотите?
— Нет, уж лучше вы сами назовите, сколько… — И так на Захара Кузьмича просто глянул, как будто всю жизнь его знает. — Только ребята мне так сказали: будет хороший наряд, со временем считаться не будем, и построим на совесть.
Управляющий прикинул: через месяц уборка. Две клуни, сто метров длины, за месяц тут никто не строил, значит, заплатить надо хорошо. И решился:
— Давай так, голова. Завтра двадцатое, и двадцатого же августа клуни должны стоять готовые. С этого расчета наряд расценим на тысячу рублей.
Бригадир молчит, думает.
— А не управитесь — сколько сделаете, за столько же в пропорции и получите.
Вдруг бригадир шлепнул по листу ладонью.
— Тысячу двести рублей — и двадцатого августа мы сдаем вам клуни! — И потише добавил: — Нас ведь двенадцать — каждому ровно по сто.
«Э, — подумал Захар Кузьмич, — хлеб в закрому, — что хозяин в дому» — и с косого размаха руку подал:
— Держи!
Валентин поглядел с прищуркой, простодушно спросил:
— А закончим раньше, не срежете?
«Ишь ты! На раньшее метит», — удивился Захар Кузьмич и сказал:
— Все до копейки получите…
Когда выходили на улицу, Захар Кузьмич наказал:
— Инструмент получишь, заготовь колышков побольше. Я к тебе заеду, место укажу, где разбивку делать. А мне к прорабу надо.
— Хорошо. Будем вас ждать…
Захар Кузьмич идет по селу, а в голову чего только не лезет.
«Съездить бы на сенокос, смотри, как печет… Пересохнет сено. Хоть и старательный агроном Степан
