— Далеко! — с отчаяньем воскликнул я. — Нам не догнать!..

— Летим наперерез!.. Нкале придерживается реки, а река делает поворот и снова приближается к нам, вон там… Видишь?

Мы устремились к намеченному месту, обсуждая на лету план действий. Наши крылатые тени скользили по изумрудной поверхности тропического леса, как тени самолётов или птиц скользят по кустарникам и траве на поверхности земли.

— Не понимаю одного, — сказал Каген, — почему она летит так низко? Почти у самых верхушек.

— Ищет просвет, — догадался я. — Тут будут решать секунды. Если она опоздает хоть на мгновенье, обезьяны блокируют отверстие и тогда — всё пропало.

— Обезьян я беру на себя, — решительно объявил Каген.

Теперь Нкале тоже заметила нас. Расстояние между нами быстро сокращалось. Я уже мог рассмотреть её задорный, облупившийся от солнца нос, азартный блеск в разгорячённых погоней глазах, капли пота на лбу. Волосы её перепутались, шарфа, который Нкале обычно носила на шее, не было.

— Давай вверх! — жестом показал я Нкале, не надеясь перекричать обезьян.

Каген отважно бросился вперёд, чуть ли не в объятия передовому отряду преследователей. В следующий момент он уже вёл их за собой, в сторону от реки.

Я поднялся повыше, и Нкале присоединилась ко мне.

— Не думай, что я испугалась, — первым делом заявила она.

— Я и не думаю. Испугались все остальные. Как тебя угораздило?

— Погналась за бабочкой. А она вверх. Я за ней. А потом эти мартышки. И я уже не могла обратно… Они очень смешные, правда?

Всматриваясь в переплетение ветвей, мы летели вдоль изгибов реки, стараясь не пропустить просвет. Нам годился даже самый маленький, лишь бы он где-нибудь был. Вопли гнавшихся за Кагеном обезьян раздавались то сбоку, то впереди, то сзади нас — в зависимости от того, в какую сторону поворачивала река.

— Жаль, у него нет сачка, — сказала Нкале. — Когда их дразнишь, они орут ещё веселее…

Я молча протянул руку за её сачком. Наверно, она подумала, что я хочу передать его Кагену. Но я хотел отметить просвет. Он зиял прямо под нами в чаще ветвей и листьев, словно отверстие чёрного, уходящего в глубину колодца.

— Теперь я сама… — Нкале умоляюще посмотрела на меня. — Ладно?

— С условием, — сказал я, — если лодок там нет, не вздумай никуда лететь. Жди нас.

Быстро прикрепив сачок к самой высокой ветке на краю просвета так, чтобы его можно было легко заметить издалека, я полетел к Кагену.

Мартышки бесновались, как одурелые. Их было, наверно, не меньше сотни, и каждая старалась перекричать всех остальных. Маленькие, почти человеческие лица обезьян, были искажены яростью. Чёрные глазки злобно сверкали из-под нависших над ними надбровных дуг, а большие жёлтые зубы скалились так, что мороз подирал по коже. С удивительным проворством мартышки переносились с дерева на дерево, одинаково ловко цепляясь за ветви руками, ногами и хвостом. Земные учёные были совершенно правы, назвав обезьяний хвост «пятой хватательной конечностью». Так это и было на самом деле. И, могу сказать, если бы эти существа имели крылья, а тела их не покрывала замечательно красивая шерсть с зеленоватым отливом на спине и серебристо-серая спереди, они походили бы на нас даже больше, чем земные люди… Вполне возможно, что мартышки приняли нас за своих ближайших родственников и только поэтому затеяли всю кутерьму. Может быть, они просто боялись, что мы начнём поедать самые вкусные плоды на деревьях, воровать птичьи яйца из гнёзд и совершать опустошительные набеги на кукурузные плантации — в тех местах, которые они считали своими охотничьими угодьями…

Полный рост самых крупных мартышек достигал приблизительно одного метра. Большинство же было и того меньше. К груди некоторых самок прижимались вцепившиеся в их шерсть детёныши. Они нисколько не мешали своим мамашам совершать самые головокружительные прыжки. Наоборот, пронзительный визг малышей, казалось, только подбадривал всё стадо.

Белый сачок, которым я отметил просвет над рекой, был хорошо виден сверху. Обезьяны в любой момент могли заметить его. Пока это не произошло, нам следовало как-то отвлечь их внимание и вовремя смыться. Но как это сделать?

Мы попробовали разделиться и лететь в разные стороны. Всё стадо немедленно последовало нашему примеру — оно тоже разделилось, и каждый из нас получил свою порцию преследователей. Мы кружили над лесом, уходили в сторону и вновь возвращались к реке, спускались вниз и взвивались в небо… Всё было напрасно.

— Пойдём на прорыв! — решил наконец Каген. — Сложим крылья и спикируем через просвет!

На всей доступной нам скорости мы устремились к сачку.

Обезьяны ринулись следом.

До сачка было уже совсем близко, когда Каген, летевший впереди, вдруг снова взмыл вверх. Он сделал это так неожиданно, что я пронёсся мимо него… Там, где должен был находиться оставленный мною сачок, не было ни сачка, ни просвета. Маленькая мартышка с белым Нкалиным шарфом на шее металась среди ветвей, спасая от завидущих сородичей своё сокровище…

Не требовалось особой догадливости, чтобы сообразить, что произошло. Похитительница шарфа отделилась от стада и, спрятавшись в густоте ветвей, без помех примеряла обновку. А мы с Кагеном заметили её сверху, приняли издалека белый шарф за знак над просветом и привели за собой стадо.

Сачок оказался совсем в противоположной стороне, за полкилометра от нас. Мы понеслись туда, обезьяны за нами. Впереди стада мчалась мартышка, украшенная Нкалиным шарфом. Было похоже, что она гонится за нами в надежде, что мы спасём её от своих. Или дадим ей другой шарф, если у неё отберут этот. Или она также увидела сачок и решила, что это ещё один шарф… Трудно сказать, что именно она думала. Во всяком случае она не отставала от нас…