расставлены шесть зажженных факелов; их мягкий свет на фоне темнеющего неба с каждой минутой становится все волшебнее и волшебнее.

Констебль Гаррет, одетый в цветастый балахон, с огромной сигарой в углу рта, с бантом на макушке, взял на себя роль капельдинера. Он выстроил нас в очередь невдалеке от зрительских мест. Все мы хвалили его наряд, говорили, что выглядит он просто чудесно, а он, как обычно, устало кивал и отвечал:

— А вы думали!

По площади деловито, озабоченно сновали липарские детишки, а возглавляла их бурную деятельность мисс Тот — с синей кожей и в парике из резиновых змей, то шепотом раздававшая указания, то склонявшая ухо пониже, чтоб выслушать вопросы и предложения учеников. Внезапно все замерли и умолкли. Тишину нарушало лишь негромкое потрескивание факелов.

— Пожалуйста, приготовьте билеты, — объявил констебль Гаррет.

Подняв руку, он указал нам путь. Прежде чем мы расселись по местам, нас препроводили к трем длинным столам, на коих были разложены разноцветные маски зверей, предметов домашней утвари, морских раковин и вообще всего, что только можно вообразить, сделанные из папье-маше. К каждой по бокам были прикреплены длинные куски проволоки, загнутые дужками, так что маску можно было надеть и носить на манер очков. Среди масок лежали и шляпы, свернутые из газет, а на краю каждого стола возвышалась груда вееров — картонных кругов на палочках.

Я остановил выбор на маске, превратившей мою голову в банку консервированных бобов, а жена надела маску курицы. Лицо Милдред Джонсон сделалось медвежьей лапой, ее муж стал ярко-желтым солнцем, Бек Харбат взял себе маску собаки, а мэр города, Джеймс Меерш-третий, отвернулся от стола в облике зеленой мартышки. Как только все перестали быть самими собой, мы разобрали веера, сели перед сценой, и праздник тут же начался. Из-за занавеса появилась мисс Тот. В руках она держала вешалку для шляп, которую поставила рядом с собой. Поприветствовав и поблагодарив всех нас за внимание, она представила собравшимся Полковника Пудинга — создателя и основателя Праздника Ветра Сновидений — и покинула сцену. Спустя мгновение над нашими головами захлопали крылья. Спустившись вниз, Полковник Пудинг уселся на вешалку для шляп, трижды пронзительно крикнул, расправил крылья, дважды кивнул головой и сказал:

— Мама, сказка о ветре сновидений. В давние-давние времена…

Сделав многозначительную паузу, он взлетел в небо. Из-за занавеса выбежала Джессика Джонсон, живо убрала со сцены вешалку, и пьеса началась.

В пьесе рассказывалось о великом волшебнике, жившем вместе с женой и дочерью в замке среди северных гор. Волшебником он был добрым, магией пользовался исключительно белой и исполнял желание всякого, кто рискнет проделать долгий нелегкий путь к его замку, при условии, что пришедший просит не за себя, а за кого-то другого. Отказывал он только тем, кто желал богатства или власти. По ходу пьесы хор самых младших детишек пел песни, в которых сообщал нам подробности жизни в замке на горной вершине. Затем над сценой запорхали белые конфетти, изображавшие снег, а заодно отмечавшие течение времени.

Настала зима, и жена волшебника, которую он очень и очень любил, захворала простудой, перешедшей в воспаление легких. Вскоре сделалось ясно, что она умирает. К каким бы чарам и заклинаниям волшебник ни прибегал, ничто не могло исцелить ее. Смерть жены опечалила и волшебника, и его дочь. Увидев, что в мире есть вещи, неподвластные его магии, волшебник начал очень тревожиться о дочери: вдруг судьба матери постигнет и ее? Перед смертью жены он обещал ей, что всегда будет любить девочку и заботиться о ее благополучии. Теперь это обязательство затмило для него все остальное; даже крохотный порез или разбитая коленка дочери причиняли ему великую душевную боль.

Шло время. Девочка росла, развивалась, умнела. Однажды ей захотелось спуститься с горы и повидать других людей. Однако волшебник знал, сколько опасностей ждет ее там, во внешнем мире. Прежде, чем дочь достигла того возраста, когда ее было бы не удержать, он наложил на нее чары и погрузил ее в глубокий сон. А дабы защитить понадежнее, заключил спящую в большой гороховый стручок с оконцем, чтоб видеть ее лицо, когда потребуется. Там она и спала, не меняясь и не взрослея, и волшебник наконец-то смог облегченно вздохнуть.

К концу первого года ее охранительного сна он заметил, что во сне она грезит: сквозь окошко виднелись фигуры и образы, клубящиеся над ее лицом. Волшебнику стало ясно: если он не найдет способа откачать ее сны из стручка, стручок рано или поздно переполнится и лопнет. Прибегнув к магии, он наколдовал на верхушке стручка кран. А раз в год, когда лето сменяется осенью, взбирался на стремянку и выпускал скопившиеся в стручке сны. Сны вырывались наружу, будто струя гейзера, собирались в нечто наподобие тучи, которая, сформировавшись окончательно, вылетала за окно. Там горные ветры подхватывали сны дочери волшебника и несли их на юг, и по пути их жизненная сила меняла все, к чему они ни прикоснутся.

Следя за развитием сюжета, я не уставал дивиться качеству постановки и изобретательности бутафоров. Гороховый стручок, в котором спала дочь волшебника, был сооружен из огромной багажной сумки с окошком, прорезанным в ней перед лицом девочки-актрисы — Пегги Фруше, игравшей свою роль просто великолепно. Клубящиеся за окошком сны изображались при помощи множества вырезанных из цветной бумаги силуэтов различных зверей, людей и прочих предметов, приклеенных к невидимым для зрителя палочкам; направляемые руками красавицы Пегги, все эти силуэты грациозно проплывали перед ее закрытыми глазами. Когда же волшебник повернул кран, выпуская сны на волю, они приняли облик младших ребятишек в фантастических нарядах. Детишки бешено закружились по сцене, и сбежались вместе, готовясь лететь на юг. Но самым удивительным оказалось другое: бездельник и хулиган Альфред Лессерт, веснушчатый парнишка с копной рыжих волос, играл обеспокоенного волшебника с неподдельной страстью, далеко выходящей за рамки актерской игры.

Сидя среди других горожан, я со всем вниманием следил за тем, как в замок на далеком севере пришел просить об исполнении желания юноша, и как он, обнаружив девушку, освободил ее, и как затем вышел на бой с ее отцом-волшебником, который едва не убил его смертоносным заклятием, но, вняв мольбам дочери, подарил ему жизнь и позволил юной паре уйти из горного замка навстречу свободе. Передо мной, на сцене из дощатых поддонов для кирпича, разворачивалась год за годом моя собственная жизнь