— Должно быть, смерть — и то не так уныла, как наша Липара в последние дни!

Похороны мы ей устроили самые пышные, какие только смогли в нашем-то угнетенном состоянии, а мэр выделил средства для установки на городской площади памятника в ее честь. Когда ее гроб опускали в могилу, Полковник Пудинг, сидевший на насесте, поставленном рядом специально для него, встрепенулся. В уголках его кукольных глаз выступили слезы. Произнеся надгробную речь из одного слова «мама», попугай расправил крылья, взвился в воздух и скрылся из виду.

Шли дни. Настало лето, а нам по-прежнему снилось, как мы едим гороховый суп и подрезаем ногти на ногах. Казалось, ничто на свете не в силах развеять нависшего над городом заклятья. Мы ходили по улицам, будто во сне, приветствуя друг друга едва заметными кивками да вымученными улыбками. Даже огромные кудрявые облака в синем небе больше не принимали форм драконов или пиратских кораблей, как в прежние времена. И вот, когда это оцепенение сделалось невыносимым, однажды ночью кое-что произошло. Казалось бы, сущий пустяк, однако мы вцепились в него, как муравьи — в прутик, подхваченный течением бурной реки.

Милдред Джонсон засиделась допоздна за чтением недавно приобретенной книги, в коей освещались особенности яйценоскости несушек породы ломан-браун. Муж ее уже улегся спать, и дочь, Джессика, тоже. Чтение оказалось не слишком-то захватывающим, и Милдред сама не заметила, как задремала в кресле. Спустя какое-то время, ее внезапно разбудило негромкое бормотание, доносящееся из спальни дочери. Поднявшись с кресла, она подошла к полуоткрытой двери в спальню, проверить, все ли в порядке, но, заглянув внутрь, увидела в озарявшем сцену лунном луче нечто, шевелящееся на кровати, рядом с подушкой Джессики. Вначале она решила, что это крыса, и завизжала. Непонятная тварь встрепенулась, вскинула голову, и в этот момент, прежде чем незваный гость упорхнул в окно, Милдред увидела гладкое, неподвижное кукольное лицо Полковника Пудинга.

Пожалуй, возвращение попугая и не совсем обычные подробности его появления нельзя было классифицировать как нечто из ряда вон, однако странности сего происшествия хватило, чтоб вызвать в умах горожан легкое возбуждение. Где попугай прятался с самых похорон? Что может означать эта полночная весть? Может, он просто заблудился и влетел в первое попавшееся окно? Или же в его действиях имеется некая определенная, далеко идущая цель? Эти вопросы заронили пару-другую искорок в помраченное сознание липарцев. Пока весь город судил да рядил, строя догадки, Полковник Пудинг еще несколько раз был замечен в комнатах спящих городских детишек. Во время очередной воскресной проповеди пастор рекомендовал прихожанам запирать на ночь окна детских спален, и прихожане согласно закивали, но, судя по тому, что и детям, и их родителям в глубине души равно хотелось приобщиться к этой тайне, поступили в точности наоборот.

Не ограничившись сими ночными визитами, попугай начал показываться на глаза людям и среди бела дня, порхая туда-сюда над крышами домов. Один из очевидцев свидетельствовал, что утром первого понедельника летних каникул он приземлился на левое плечо Мэвис Тот и сидел там, бормоча что-то ей на ухо, все время, пока она шла от своего дома на берегу озера к банку. Все мы не сомневались: в городе что-то происходит, но что — об этом никто не имел ни малейшего понятия. Точнее сказать, никто из взрослых. Липарские дети, напротив, завели привычку шептаться, собираясь группками, но стоило рядом появиться кому-то из взрослых, немедленно умолкали. Даже отъявленные лентяи и прогульщики наподобие Альфреда Лессерта, чемпиона школы по плевкам шариками из жеваной промокашки, принялись проводить в школе дни напролет, делая вид, будто забавы ради решают математические задачи. Многие пришли к убеждению, что в городе зреет какой-то заговор. Родители исподволь пытались уломать своих отпрысков поделиться хоть чуточкой информации, но их сыновья с дочерьми лишь озадаченно взирали на отцов и матерей, притворяясь, будто не понимают, к чему те клонят, или действительно ничего особенного не зная. Мисс Тот тоже попала под пристальное наблюдение, но вместо того, чтобы как следует отвечать на вопросы, только кивала, поигрывала цепочкой, на коей носила очки для чтения, либо вымученно смеялась, если все остальное не годилось.

Интрига вокруг детей и школы служила предметом легкого интереса взрослых все лето, но, как всегда, более важные дела — бизнес, домашние хлопоты — взяли свое и полностью отвлекли внимание горожан на себя, так что пропажи из дому старых газет и пакетов с мукой никто не заметил. С приближением первой годовщины, так сказать, неявки ветра в назначенный срок мы затянули узду рассуждений о том, что может ждать нас впереди, потуже, но про себя каждый гадал: пронесется ли ветер над городом снова, сметая накрывшее город уныние, или же начало осени пройдет без происшествий, еще убедительнее доказав, что безумствам его сновидений конец, и мы останемся в этом тоскливом преддверии ада до конца дней?

Утром пятницы предпоследней недели августа я вышел к почтовому ящику и обнаружил внутри только странное послание без конверта — сложенное пополам перо попугая, вырезанное из зеленой бумаги. Развернув его, я прочел: «Полковник Пудинг приглашает вас на Праздник Ветра Сновидений». Праздник был назначен на завтра, место — городская площадь, начало — с заходом солнца. Снизу имелась приписка: «Захватите с собой только свои сновидения!». Впервые с самого конца прошлого лета я улыбнулся и понял, что совсем отвык от улыбок — настолько, что мускулы на лице слегка заныли. Забыв о собственной старости и неуклюжести, я рысцой подбежал к крыльцу и позвал Лиду. Увидев приглашение, Лида звонко рассмеялась и захлопала в ладоши.

Назавтра, перед самым наступлением сумерек, мы вышли из дому и направились к городской площади. Вечер был просто прекрасен. Солнце наполовину скрылось за западным горизонтом, окрасив небо оранжевым, розовым и лиловым, а в темной синеве над нашими головами показались белые крапинки звезд. Приятный легкий бриз уносил прочь гнус и москитов. Мы взялись за руки и шли молча. Соседи вокруг тоже покидали дома и направлялись на праздник.

Городская площадь полностью преобразилась. Оградки и фонарные столбы — сплошь увиты лентами из золотой бумаги. В южном углу, лицом к импровизированной сцене из дощатых поддонов для кирпичей, по-видимому, одолженных на местной кирпичной фабрике, расставлены ряды складных стульев. Два высоких шеста по бокам сцены поддерживают пестрый занавес, сооруженный из старых пледов, сколотых вместе булавками. Вокруг сцены