Двинули мы грант, взяли лопатник с золотухами, и все бы хорошо, да леший его ведает, откудова, выскочил михрютка со шпалером. Сзади зашел, сволочь! И жахнул два раза. Целил мне в спину, а ты узрил и бросился меж нами. Прикрыл, и пулю, что мне была выписана, на себя принял. Спас атамана, вот! Молодец. Мы теперича с тобой это… как братья, вобчем.

Опер с трудом успевал за рассказом незнакомца. Слова его были странные, но знакомые. Хевра – банда, грант – грабеж, лопатник – бумажник, золотухи – золотые часы на цепочке. Михрютка – жандарм. Шпалер, понятное дело, револьвер. Но это уголовный жаргон начала прошлого века!

Юрий помнил его из словарей «блатной музыки». Один составил еще в 1903 году Лебедев, тогдашний начальник Московской сыскной полиции, второй – журналист Трахтенберг в 1912-м.

Что за чертовщина? Он попал на съемки исторического детектива? Но мужики, стоявшие перед ним, не походили на актеров. А больше смахивали на самых настоящих бандитов. Будто из книжки про попаданцев. Только вот в жизни никаких попаданцев не существует, их придумали борзописцы. И тут Бурлаку сделалось страшно. А вдруг?..

Такой парализующий ужас он испытал до того лишь единожды, когда попал в первую в своей жизни перестрелку! Впрочем, даже тогда опер умудрился ранить кого-то из бандитов. Пусть в ответ поймал пулю в ж… у и сам.

А сейчас перед ним сидел главарь – по повадкам это был всамделишный «иван»[2]. Новый знакомый глядел сочувственно и склабился, но от него все же исходила энергетика головореза. Это не кино…

– Ну, прояснилось в голове? – Атаман аккуратно похлопал раненого по плечу. – Лежи, поправляйся. Скоро фершал примочек каких-нито притащит. Водки хочешь?

– Хочу, – прошептал опер. Хоть в этом у него сомнений не было.

Тогда бандиты посадили его в постели и поднесли стакан. Причем на бутылке было написано: «Паровой водочный завод М. А. Попова в Москве». Нет, это даже не сон…

А на закуску оперу дали кусок жесткой печенки. Опять же – сейчас так не варят.

Бородач в косоворотке радостно комментировал:

– Ежели организьм водку требует, значит, идет на поправку!

– Точно, Лодыга, – хохотнул главарь.

А подручный сказал ему запанибрата:

– Ты, Хряк, видать, угодникам свечки ставишь. Везучий, как сто цыган. Опять пуля тебя миновала, уж в который раз…

– За это Жорке спасибо скажи. – Атаман кивнул на капитана. – Сам-то ты ни за что бы не подставился. А Ратманов смог.

Фартовые отошли, и Ратманов откинулся на грязную подушку. Голова трещала, но не столько от раны (или контузии, он пока не понял), сколько от растерянности, близкой к панике. Что с ним? Ущипнуть самого себя? Он ущипнул, но темный подвал никуда не делся. Так… Ну и влип. Как быть дальше?

Капитан размышлял недолго. Вариантов особых не было, а выдержка, благодаря многолетней профдеформации, еще осталась. Вот на нее и следовало опереться. Надо взять себя в руки, сказал он сам себе. Проанализировать ситуацию и выработать линию поведения. Пока этот кошмар каким-то образом не закончится…

Итак, что уже известно? Вроде бы его зовут Георгий Ратманов, и он бандит по кличке Ратман. Георгий – один из вариантов имени Юрий. Возможно, это не случайно. Атамана кличут Хряком. Внешне и не свин, и не кабан, кто-то даже скажет – симпатичный. Возможно, кличка, производная от фамилии или от прежней профессии, если, к примеру, он работал мясником.

Бородач в косоворотке – по виду рядовой бандит, хотя с атаманом говорит без подобострастия. Его прозвище, кажется, Лодыга. А сколько еще людей в банде? Чем они промышляют? И какой хоть у них год? Попробуем…

– Эй, Лодыга…

Тот сразу подошел:

– Чево?

– Какой у нас год?

– Ну ты даешь, золотая рота! Нынче с утра было пятое июня, а год у нас тысяча девятьсот двенадцатый от Рождества Христова. Нешто совсем память отшибло?

– Ага… Придется теперь вас, халамидников, по новой узнавать, – удачно вставил жаргонное словечко капитан. – Ну, атаман велел отдыхать…

Так… Ранение очень кстати – можно ссылаться на частичную потерю памяти, пока научишься правильно себя вести. Держись этой линии, переспрашивай, запоминай, проси рассказать, что было раньше. Вали все на голову – и присматривайся.

Но как так – опер, человек с правильным знаком, вдруг очутился в теле бандита? Да еще на сто одиннадцать лет раньше. Цирк с клоунами! Было бы смешно, если бы не было так страшно. Ведь это с тобой, с тобой происходит! И не в кино. Эх и кульбит, ети его в качель…

Одновременно Юрию подумалось, что, окажись на его месте кто-то другой, к примеру тот же Петька Рогинский, напарник спалился бы с первых шагов. А этот – нет, недаром в прошлом декабре на корпоративе единогласно был признан «Мистером внутренние органы».

Но стоит вернуться в прошлое. Слово «халамидники» современным операм незнакомо. А оно означает базарных воров, плебеев преступного мира, стоящих в уголовной иерархии на низшей ступени. Не зря капитан читал воспоминания дореволюционных сыщиков Путилина и Кошко. Вдруг да пригодилось. Никогда не знаешь, где найдешь, где…

Кстати, если он в Москве 1912 года, то ловить его и всю банду будет именно Кошко, Аркадий Францевич! Он уже четыре года как начальник МСП[3]. Сменил на этом посту вороватого Мойсеенко и быстро наладил во второй тогда столице образцовый порядок.

Э-хе-хе… Надо присмотреться, как Хряк ведет дела. А то доверишься «ивану» и окажешься в Бутырке. Не особо приятно, вне зависимости от времени. Да и с Кошко шутки плохи.

2

Через пару часов Бурлак, теперь уже Ратманов, почувствовал себя чуть лучше. Пришел фельдшер с медалью за Русско-японскую войну, осмотрел его, промыл и перевязал рану. Дал какие-то пилюли, каких сейчас не пьют:

– На, а то ночью не уснешь.

– Это что, героин?

– Морфий. Подкрепиться тебе надо.

Напротив сел атаман и начал расспрашивать гостя: а что у раненого с памятью, когда она вернется и целиком али как? Фельдшер отвечал уклончиво:

– Руки-ноги двигаются, уже хорошо. А башка – дело темное, медицина не знает точно, как ее лечить. Пуля срикошетила. Повезло. Видать, револьвер был дрянной. Так что у вашего парня не только ранение, но еще и сильная контузия.

– Ну, это еще куда ни шло, – обрадовался было Хряк. Но фельдшер его окоротил:

– Есть контузии хуже любых ранений. Опять же, голова… Судить рано, однако все может быть, включая, например, даже умопомешательство.

– Да ну!

– Вот тебе и «да ну!».

Ратманов слушал и думал: «Мне бы сейчас и вправду не свихнуться! Знали бы они мои мысли…»

Оперативник продолжил препарировать в голове свое положение. И под конец даже… успокоился. Он всегда отличался хладнокровием в минуты наибольшей опасности или неизвестности. Там, где другие могли дать слабину, терялись и паниковали, он, наоборот, собирался и просто действовал в новых предлагаемых обстоятельствах. 1912 год –