зову его, и чтоб он все рассказал и ничего б не боялся, потому что ему ничего худого не будет. Потом я спросил его: когда они являются ему, что он чувствует, радость или печаль? — Он сказал, что в то только время, когда он, сделавши что-нибудь худое и увидя их, чувствует угрызение совести своей, а в другое время не чувствует никакого страха; и Поелику его многие почитают за шамана, то он, не желая таковым быть почитаем, неоднократно говорил им, чтоб они отошли от него и не являлись ему; они отвечали, что они не дьяволы и им не велено оставлять его, и на вопрос его: почему они не являются другим? они говорили ему, что им так велено. Можно подумать, что он, услышавши от меня, или научившись от кого-либо другого, рассказывал мне учение христианское, и только для прикрасы, или из тщеславия, выдумал явление ему духов — пестунов. Но в опровержение сего скажу я сверх того, что все чистые Алеуты почти совершенно чужды гордости, тщеславия и пустосвятства. 1-е. Поучая их, я, за краткостью времени, а паче, дабы не обременить их памяти, всегда опускал в Истории творение и падение Ангелов, о древе познания добра и зла, о первом человекоубийце, о Ное, Аврааме, Предтече и иногда о Благовещении и Рождестве Иисуса Христа. Но он все сие рассказал мне подробно, во время-же поучения моего он из первых подтверждал слова мои и тоном человека, сведущего Св. Писание. 2.-Алеуты все, здесь живущие, кроме толмача Панькова и еще весьма немногих, хотя до прибытия моего верили и молились Богу, но едва ли знали, кому верили и молились. Поелику отец Макарий, предместник мой, иеромонах Кадьякской миссии, 1794 и 1795 года крестивший всех здешних Алеутов, весьма мало поучал их, за неимением даже посредственного толмача, — так как весьма недавно начали появляться хорошие толмачи, и Паньков. едва-ли не первый из лучших и разумных. Но Паньков, опасаясь не впасть в заблуждение и имея твердую веру во единого Бога, никогда не входил со стариком сим в таковые разговоры и сильно восставал и упрекал других, спрашивающих и просящих Смиренникова. Это засвидетельствовали Алеуты. А потому ни от кого от человек ни посредственно, ни непосредственно, не мог он слышать сих историй. 3-е. Сам же он, будучи безграмотен и нисколько не зная Русского языка, не мог ни читать, ни слышать от других; и 4-е. Наконец, дабы удостовериться, точно ли являются ему пестуны его, я спросил его: могу ли я видеть их и говорить с ними? Он отвечал, что не знает, а спросит у них; действительно, чрез час приходит и говорит, что они сказали на то: «и что он хочет еще знать от нас? Ужели он еще почитает нас дьяволами? Хорошо, пусть видит и говорит с нами, если хочет» и еще сказали нечто в одобрение мое; но я, дабы не сочтено было за тщеславие со стороны моей, умолчу о сем. Но я от собеседовании с ними отказался. Можно сказать мне: почему я не увидел их для удостоверения в их явлении? Но я скажу на это, что я недоумевал, можно ли и нужно ли мне видеть их лично. Я думал так: что мне нужды видеть их, если учение их есть учение христианское? разве для того, чтоб из любопытства только узнать, кто они, и чтоб не быть наказанным за таковой поступок мой; и что надобно испросить благословения и наставления его преосвященства, а паче — чтоб увидя их, каким-нибудь образом и когда-нибудь не впасть в какое-нибудь заблуждение или недоумение и проч., — вот причины, по коим я отказался видеть их лично. Итак, все вышесказанное им и клятвою подтвержденное, а мною хотя и не везде точными его словами, но без прибавления и утайки изложенное, и также свобода, безбоязненность и некоторое его удовольствие в рассказе его, а паче незазорное житие его, убедили меня думать и даже увериться, что являющиеся сему старику духи (если только являются) не суть диаволы, потому что хотя диавол и может иногда преображаться в ангела светла, но никогда для наставления и назидания и спасения, а всегда для погибели человека. Но Поелику не может древо зло плоды добры творити, они должны быть служебнии дуси, посылаемые для хотящих наследовать спасение.

А потому, чтоб некоторым образом не ослабить веры и надежды на Единого Всевышнего и Всеведущего, я, до разрешения Вашего Преосвященства, осмелился дать ему следующее наставление: вижу я, что являющиеся тебе духи не диаволы, а потому, слушай их учения и наставления, если только оно не будет противно тому, чему я учил вас в общем собрании. Но другим, спрашивающим тебя о будущем и просящим помощи твоей, сказывай, чтоб они сами просили Бога, как общего всех Отца. Лечить тебе не возбраняю, но только с тем: кого намерен излечить, сказывай, что не своею ты силою лечишь, но Божиею, и советуй прилежнее молиться ж благодарить Его Единого; не запрещаю также и учить, но не более, как только давать наставления малолетним. О будущем же никому и даже мне самому не говорить ни слова. Прочим же Алеутам, бывшим тогда, сказал и велел сказывать, чтоб никто не называл его шаманом, но и не спрашивал и не просил бы его ни о чем, кроме единого Бога.

Преосвященнейший Владыко, милостивый архипастырь! изложив все вышеописанное и представляя Вашему Высокопреосвященству, покорнейше прошу благоволить дать мне Ваше милостивое архипастырское наставление и разрешение: справедливо ли я поступил в сем случае, и могу ли я и нужно ли, если только жив будет сей старик, видеть мне и говорить с духами, ему являющимися, и если можно, то с какою предосторожностью.

Донося о сем Вашему Преосвященству, я почел за нужное и приказал толмачу Ивану Панькову, переводившему слова мои и означенного старика, для удостоверение в истине повествовали моего и для подтверждения верности его перевода, здесь подписаться своеручно и хранить сие до времени за тайну.

Вашего Преосвященства, нижайший послушник Уналашской Вознесенской церкви.

Священник Иоанн Вениаминов.

Уналашка. 1-го мая 1828 года.

Андрей Николаевич Муравьеву как известно, был близок почти со всеми современными ему высшими иерархами Православной Церкви, и в числе их с покойным Московскими Митрополитом Иннокентием (Вениаминовым). Знакомство их началось в первый приезд миссионера из Сибири в Петербург, в 1839 году, перед возведением его в сан Епископа Камчатского, Курильского и Алеутского. Муравьев тогда много беседовал с ним и записывал у себя все, что от него слышал. О вышеприведенном событии