Что касается знаний взрослого человека, инопланетянина Кемрара Гели, то он родился и вырос в совершенно другом обществе. В обществе, которое нынешнее советское посчитало бы идеалом. Да и то, уверен, не всё, а лишь его наиболее пытливая и развитая часть, не утратившая пассионарности. В этом обществе не было (или почти не было) соперничества властей, постыдных или страшных тайн и, уж тем более, организации, целью которой являлся поиск и обезвреживание врагов — сиречь инакомыслящих. Потому что мыслить иначе позволялось всем. И даже высказывать свои мысли публично. При одном условии, — если эти мысли не были откровенно человеконенавистническими и не трансформировались в призывы к насильственному свержению существующего общественного строя. Хотя организация, в чьи обязанности вменялась защита общества, существовала. Но выявляла она не врагов, а угрозы (в том числе, кстати, исходящие из космоса), и продуктивность её работы оценивалась не по количеству выявленных угроз, а по фактическому отсутствию оных.

Так что, в общем и целом, я мало что знал о КГБ. Хотя и был уже награждён медалью Комитета. А уж о взаимоотношении КГБ с партийными и советскими органами — и того меньше. Одно было понятно после последних событий: были эти отношения отнюдь не простыми и кристально ясными. Особенно в национальных республиках, где сильны были прежние, ещё дореволюционные традиции.

Если совсем честно, разбираться во всех этих властных интригах и хитросплетениях мне не особо хотелось. Но я уже понимал, что без этого не обойтись. В особенности теперь, когда действующий антиграв — вот он! — был собран. Чтобы без большой оглядки и достаточно свободно действовать дальше, надо было прислониться к сильному, и лучше Комитета и комитетчиков я вряд ли бы кого-то нашёл. Главное было — выбрать среди них правильных и честных. Уж что-то, а эти качества в людях разглядеть я умел.

Не было бы счастья, да несчастье помогло — эта русская пословица лучше всего описывала текущую ситуацию. Я-то рассчитывал на долгий и трудный путь, преодоление массы препятствий, косности, бюрократизма, зависти и даже прямых угроз, но тут судьба подбросила историю с золотом, и появилась возможность сразу прыгнуть в дамки.

На время телефонного разговора с Андроповым генерал-лейтенант оставил нас в комнате отдыха. Звукоизоляция здесь была на высшем уровне, даже мне не удалось расслышать ни слова.

— Значит так, — сообщил Бесчастнов, заглянув в комнату через пятнадцать минут. — Я был прав. Сейчас у нас ровно девятнадцать часов. Через четыре с половиной часа мы должны быть в Москве. Наташа, ты остаёшься здесь. Все нужные распоряжения я отдам, ни о чём не беспокойся. По коням.

— Папу не ждёте? — спросила Наташа.

— Никого не ждём.

— Один вопрос, Алексей Дмитриевич, — сказал я.

— Зубную щётку и всё, что потребуется, тебе дадут.

— Другой. У меня деньги, что с ними делать? — я показал на невзрачную сумку из синего кожзама с белой надписью «Спорт» на боку.

— Ах да, деньги узбекских товарищей, нажитые нечестным путём. Хотя какие они нам товарищи… Волк тамбовский им теперь товарищ. Сколько там, напомни?

— Тридцать две тысячи.

— Неплохо. Давай-ка возьмём их с собой. На всякий случай.

Через пять минут две белые волги с включёнными спецсигналами (за рулём одной сидел наш шофёр Игнат, которого тоже решено было оставить в Ташкенте), прыгнули с места и, мгновенно набрав скорость, понеслись по ташкентским улицам к аэропорту.

Реактивный самолёт Ту-154– красивый, стремительных очертаний, ждал нас на лётном поле. Даже трап уже подогнали, и две приветливые стюардессы в синей униформе и пилотках на тщательно уложенных причёсках, словно сошедшие с рекламного плаката Аэрофлота, встречали нас наверху трапа при входе в нутро летающей машины.

— Добрый вечер! — одинаково белозубо улыбнулись они.

— Добро пожаловать на борт, — добавила та, что ростом повыше.

— Добрый, — поздоровался Бесчастнов, поднявшийся по трапу первым (я шёл вторым, следом капитан Петров и старший лейтенант Боширов, нагруженные сумками с антигравом и остальным снаряжением). — Девушки, ужином накормите? Не успели на земле.

— Не сомневайтесь, товарищ генерал-лейтенант. Жаренная курица, картофельное пюре, салат из огурцов и помидоров устроят? Чай, кофе, сок, вода — на выбор. При желании можем предложить коньяк. Хороший, армянский.

— Коньяк отставить, остальное принимается, — благосклонно кивнул генерал-лейтенант и, пригнув голову, шагнул в салон.

После взлёта и ужина я уснул. День выдался непростой, и моему растущему организму требовался отдых.

Проснулся сам, за десять минут до посадки. Полюбовался в иллюминатор огнями Москвы, раскинувшейся внизу, под крылом. Сон явно пошёл на пользу. Чувствовал себя отдохнувшим и спокойным. Ещё по дороге в аэропорт и в самолёте думал о том, как держать себя с высоким начальством. Что говорить? Были некоторые сомнения. Остались они и теперь. Но сейчас я отчётливо понимал — одной легендой о необычайных способностях и фантастических знаниях, вдруг открывшихся и появившихся после травмы у тринадцатилетнего советского мальчишки, не отделаешься. Рано или поздно придётся открыть всю правду. Главное — выбрать для этого нужное время.

Нас встречали. Две белые «Волги» с мигалками — близнецы ташкентских — ожидали внизу, у трапа.

— Мы с тобой в первую, — махнул мне рукой Бесчастнов, — капитан и старший лейтенант во вторую.

Сели, поехали.

За окнами машины было уже совсем темно. Мы летели по дороге с редкими электрическими фонарями, за которыми угадывался то сплошной лесной массив, то мелькали какие-то слабо освещённые постройки. Поначалу я думал, что мы едем в город, но оказалось не так. Нас привезли в какую-то загородную резиденцию, поначалу напомнившую мне недоброй памяти резиденцию товарища Шаниязова.

«Привыкай, — сказал я себе. — Скорее всего, теперь так будет часто».

В Москве было десять вечера. Мы вышли из машины. Я полной грудью вдохнул прохладный, свежий, пахнущий травой и цветами воздух, поглядел на небо, на котором слабо догорала вечерняя заря и неожиданно понял, что мне здесь нравится. По-настоящему нравится. Пожалуй, впервые с того дня, как я осознал себя на Земле. Нет, я не могу сказать, что в Кушке мне было плохо. Наоборот. Там была моя нынешняя семья. Дом. Но я прекрасно понимал, что дом этот временный. Не только потому, что у меня были свои, далеко идущие планы, с выполнением которых Кушка была плохо совместима. В любой момент отца могли перевести служить в другое место необъятного Советского Союза (или даже за границу, в одну из стран Варшавского договора), и семья, как это