и во всем, что он ни делает, — успеет.

Не так нечестивые; но они — как прах, возметаемый ветром...

Кто ничего не сеет,

Тот, следовательно, не жнет —

Ветер его рассеет,

Пламя его сожжет...

Говорит Саул — голова в огне, отвали, пацан, и не пой при мне,

Ты по жизни кто? Говоришь, пастух? Для меня, пастух, горний свет потух,

На долины смертная пала тень,

Говоришь, я кричал во сне?

Знал я пастухов, я и сам таков, так что я ложил на твоих стихов!

Я и сам с верблюжьего слез горба, так что, типа, тодарабa[2]...

Я, блин, пастырь страны, я убийца войны —

Заслужил я момент тишины.

Говорит Давид — нечестивый прах ангелы взовьют на семи ветрах,

К пастырям овец Бог склоняет слух,

Говорят, он и сам — пастух.

Ну, а чтобы ты встретил лик зари,

Я спою псалом номер три!

Ложусь я, сплю и встаю, ибо Господь защищает меня. 

Не убоюсь тем народа, которые со всех сторон ополчились на меня.

Восстань, Господи! Спаси меня, Боже мой!

Ибо ты поражаешь в ланиту врагов моих, сокрушаешь зубы нечестивых.

Полчища врагов

Прут со всех сторон.

Вижу блеск щитов,

Слышу копий звон...

Говорит Саул — слушай, ё-мое, затупил я меч, поломал копье,

Я, как тот Иов, изнемог от бед. Дай хотя б поспать, раз спасенья нет,

На долины смертная пала тень —

Вот я и гляжу на нее.

По долинам, по взгорьям текут ручьи, а над ними поет лоза,

А в земле застыли ворожеи, и открыты у них глаза.

Города в огне, небеса в огне, вертухай на каждом холме,

И бредет мой первенец по стерне, и дыра у него в спине.

Говорит Давид — видно, все цари как спасенья ждут утренней зари,

В предрассветной тьме пробудилась лань, великан в шатре простирает длань,

На семи холмах строятся войска —

Вот и гложет тебя тоска.

Чтобы ты стерпел гибельную весть,

Я спою псалом номер шесть!

Помилуй меня, Господи, ибо я немощен: исцели меня, Господи,  

ибо кости мои потрясены.

И душа моя сильно потрясена, Ты же, Господи, доколе?

Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради жалости

твоей!

Ибо в смерти нет памятования о Тебе — во гробе кто будет

славить Тебя?

Строятся войска,

Гложет тебя тоска,

Близится рассвет,

И спасенья нет.

Поступь твоя тяжка,

Дрогнет твоя рука...

Говорит Саул — так подай мне плащ, ибо в сей земле

всякий куст горящ,

Всякий, в сущности, говорящ...

Я иду, чтобы сгинуть в Его огне, ибо Он не откажет мне.

Я помечен, типа, его перстом,

Перехерен Его крестом!

Опален войной, я пройду страной — до упора, как заводной.

На долины смертная пала тень,

Ты стоишь за моей спиной...

Так не бей челом, и не пой псалом, мне давно кранты,

я пошел на слом,

Да и ты еще и не то споешь —

Вот он, сын твой Авессалом...

 "Когда б не пасмурные дни..."  

Когда б не пасмурные дни,

мы б тоже были не одни,

и обитатели небес

питали к нам бы интерес,

и те, кто светит вдалеке,

к нам подплывали налегке,

и мы б не отводили взгляд,

узнав летательный снаряд.

При многих звездах и луне,

поднявши воротник пальто,

там проплывает в тишине

на монгольфьере некто, кто.

Он пролетает города,

махнул рукой — и был таков.

Уж больно темная вода

вскипает в шахтах облаков,

но кто провел его сквозь тьму,

он не расскажет никому.

Он наблюдал морское дно,

и одинокую звезду,

он видел яблоко одно

в одном заброшенном саду.

Ночницы падали в траву,

колодец пел в скрипучем сне,

подъяв рогатую главу,

сидел сверчок на самом дне.

И он глядел ему в глаза,

из бездн, где падает звезда,

и кто кому о чем сказал,

он не расскажет никогда.

КОНЕЦ СВЕТА НА БОЛЬШОМ ФОНТАНЕ 

...Оттого и плакал над бездною серных вод,

что твоя собака, беленький теплоход,

и в мгновенье ока в обгоревшую даль увлек

он Карину с Лекой, что с дачи наискосок.

Пляшет вихорь серный, призревавший еще Содом,

Над уездной скверной, провинциальным стыдом,

Что за дух веселый пространство спалил дотла

Над облезлой школой, трезвонящей в колокола...

Там на дне залива, завиваясь, горит вода,

Там горит крапива, белая лебеда,

В опустевшей гавани взрываются фонари,

Так закрой же ставни, зеленую дверь запри!

Выгорает море, но к трамваю — бочком, молчком

Чей-то мамин Боря со скрипочкой и смычком,

Он не ловит кайфу раскаленный футляр держать,

Он и рад бы в Хайфу и в Австралию убежать,

Но еще сыграет, золотую раскинув сеть,

Что душа сгорает, но не может никак сгореть,

Что блаженны руки, затворяющие окно,

Что уйти без муки даже Господу не дано...

Так не плачь, а смейся, в сияющий мир иной

Уносясь на рельсах в коробочке расписной.

"Что ты, говорит, что ты?" 

Что ты, говорит, что ты?

Что тебе, говорит, не спится?