И на этой неделе еще один из вас умрет».

3

Гробовое молчание было нарушено голосом из кресла:

– Джимми, как выглядел тот извозчик, который отказался ехать?

– Ну… Он… У него была борода и шапка… Обыкновенно выглядел, мистер Икс.

– Так. Выйди на улицу и посмотри, остался ли он на прежнем месте, – скомандовал мой пациент.

– Да, сэр. – С этими словами Джимми убежал.

А мы, все прочие, переглядывались так, будто страх – это распахнутое окно и нас обдувает один и тот же холодный ветер. Сэр Оуэн поглаживал бородку; он, как это обыкновенно и бывало, первым пришел в себя, однако уверенности в нем поубавилось.

– Да это же… смешно! Джентльмены, давайте оставим предсказания на долю Библии и букмекеров. А эта фигура в цилиндре – она, без всякого сомнения… Вообще-то, мы с доктором Квикерингом уже пришли к определенным выводам по этому поводу: дело связано с персонажем по имени Шляпник… Альфред?

Квикеринг подыскивал нужные слова. Или собирался с духом. Спокойная беседа – это был не его конек.

– Ваше преподобие, что послужило для вас вдохновением, когда вы создавали Шляпника?

– Не было ничего конкретного, – ответил Кэрролл. – Вся книга – это плод моей фантазии!

– Да, но в книге говорится, что Шляпник постоянно пьет чай ровно в шесть, потому что Время ему мстит за то, что Шляпник хотел убить его, Время, распевая песенки. Иными словами, Время остановилось, навсегда приговорив Шляпника к этому часу. Что приводит нас…

– …к остановившимся часам из твоего сна, – с улыбкой добавил сэр Оуэн. – Ты видишь, Чарльз? Сны эти связаны с твоей книгой, а к этому добавляется кучка совпадений…

В комнату вернулся Джимми:

– Извозчика уже нет, мистер Икс. Но я поднялся по Шефтсбери, потом по улице Осборн – там тоже ни одной кареты!

Кэрролл снова закрыл лицо руками. А мистер Икс задал очередной вопрос:

– Какой сегодня день недели?

– Понедельник.

– На этой неделе случится еще одна смерть, если мы ее не предотвратим, – вороном возвестил мой пациент.

– Чепуха! – возмутился сэр Оуэн. После того как я увидела его непричесанным и услышала это словцо, нынешнее утро уже можно было выставлять в музее. – Мистер Икс, не нужно смешивать собственное безумие с проблемой его преподобия!

– Приношу извинения, сэр Оуэн. – Мистер Икс всплеснул руками. – Не буду мешать вашей дискуссии.

А потом, впервые с момента нашего знакомства, он притворился, что собирается играть на притворной скрипке.

Я до сих пор не знаю, как он этого добился. Невозможно определить, в какой момент мне показалось, что он лишь притворяется, что его притворство – притворное. Все мы – здравомыслящие существа внутри этой комнаты – следили за его действиями. Мистер Икс водил маленькими руками по воздуху, но я знала, что это притворство. Даже сэру Оуэну стоило немалого труда взять под контроль такую странную ситуацию.

– Как… как продвигается ваш театральный сценарий, доктор Квикеринг?

– Сэр Оуэн, мне еще нужно обсудить с вами отдельные места.

– Когда вам будет угодно. Актер на главную роль прибывает сегодня вечером. Но сейчас мы порепетируем со вторым актером.

Заручившись согласием Квикеринга и Понсонби, сэр Оуэн обратился к Кэрроллу с краткой речью:

– Не падай духом, Чарльз. Мы отыщем ключ, который отомкнет тайны твоего разума, правильно? И когда мы это сделаем, обещаю, ты обретешь свободу. Мы всего лишь просим тебя остаться и сотрудничать… И не ради фальшивых пророчеств – ради тебя.

Кэрролл ответил так тихо, что мне пришлось напрягать слух. Он до сих пор продолжал смотреть в пол.

– Оуэн, однажды в Оксфорде я побывал на представлении Братства Сони – это колледж Уодем. Спектакли этого братства представляют собой лицезрение актеров, которые по-настоящему спят. Публика просто смотрит, вот и все. Актриса, которую увидел я, спала приблизительно два часа. Я смотрел, как она дышит и ворочается, и, помнится, подумал тогда, что сон не отличается от реальности. Мы думаем, что они различаются, потому что наблюдаем сон изнутри. А сон, наблюдаемый снаружи, – это… продолжение жизни. Никаких различий. Человек может лечь и начать читать, есть, пить, писать что-нибудь или спать. Это часть нашей жизни. – Кэрролл поднял на нас свой зимний взгляд. – И теперь со мной происходит то же самое. Я сплю и вижу эти сны, но, когда я бодрствую, они продолжаются. Сны – это моя реальность. И я знаю, что, так или иначе, мне не вырваться из этого заточения. Потому что я заключен в единственной камере, из которой побег невозможен в принципе: ключ находится у самого узника… Но хуже всего то, что мой тюремщик стремится навредить людям, меня окружающим, чтобы тем самым покарать меня. А этого я допустить не могу. – Кэрролл поднялся на ноги. – Поэтому… хорошо, я пройду ментальный театр, хотя бы для того, чтобы никто больше не расплачивался по моим счетам.

Квикеринг с обычной для него бесцеремонностью разрушил чары:

– Вот точно, из всех утренних разговоров это самый веселый! Ваше преподобие, по вашим счетам никто не будет расплачиваться, поскольку ваши сны – они и есть сны, сколько бы ни твердило об обратном ваше писательское воображение и ваши… кхм… так называемые друзья! – Тут он посмотрел на моего пациента. – Не знаю, как вы, а я немедля приступаю к работе под руководством сэра Оуэна!

Понсонби и Джимми тоже решили взяться за дело, так что у двери образовалась очередь. Кэрролл выходил последним. На меня он не взглянул. А я – на него.

И все-таки, должна признать, я и тогда немного сочувствовала ему в его муке.

Немного.

Желания его были неправедные, но верно и то, что Кэрролл в какой-то степени искупал их своими жуткими сновидениями.

Я повернулась к креслу. Мистер Икс перестал изображать игру на скрипке.

– Что означает вся эта неразбериха с каретами? – спросила я.

– Возможно, что и ничего. Но я считаю, что за нею стоит дьявольский план.

– Полагаю, звать полицию вы не собираетесь…

– Справедливо полагаете. Как правило, полицейские – это черви. А я – стервятник.

– Вы даже не представляете, до чего я люблю ваши романтические сравнения. – Я покачала головой.

– Но, мисс Мак-Кари, это сравнение имеет смысл! Полиции, чтобы начать действовать, требуется труп. А я начинаю еще до трупа. Я чую смерть. Я наблюдаю сверху. Я поджидаю. К тому же нам необходимо, чтобы они считали нас беззащитными и напуганными…

– Уж я-то действительно напугана, – призналась я.

– Но не беззащитна. –